Чарли-Чарли-Браво - [53]

И теперь любой из вас не против хоть всю жизнь служить в военном флоте!'

НАВСЕГДА

13 февраля — именины моего корабля.

Он носил имя «Азия»; мы его называли «Чарли» — «Чарли-Чарли-Браво 493». Это был мой дом долгие семь лет: родной, обжитый, любимый. Любимый многими за красоту, мореходность, жизнепригодность и нелюбимый другими, лишенными всего этого на своих стареющих кораблях. Но что они могли сделать обожаемому детищу вице-адмирала Хурса[68], который, приезжая во Владивосток, неизменно останавливался на его борту. В эти дни корабль вскидывал на грот-стеньге красный брейд-вымпел и пел от счастья короткими и длинными пятитрелями:

— Папа пришел! Папа сошел!

А суровый Иван Кузьмич виду не показывал, бросая «Азию» в нескончаемые походы, делая ее самым ходящим кораблем того времени в ВМФ. Он доказывал нужность и пригодность этого проекта. Хурс не ошибся, хотя и был «Чарли» рожден не в лучший по флотским меркам день, но оказался фартовым: не потеряв ни одного из членов экипажа, прошел полторы сотни тысяч миль через Атлантику, Индийский и Тихий океаны, однажды едва не совершил кругосветку, когда, обогнув Африку, был направлен в огонь Фолклендского конфликта, но не успел — огонь и Аргентину загасили.

Сегодня они сядут за один стол: Коляныч, Андрюша, Вовчик, Кнюча, дядя Миша, Воробей, Прокопыч, друзья с других кораблей, когда-либо ходившие с нами в походы. И будет у них весело. Так приятно весело, когда душа поет не от выпитого, а от радости видеть родные лица братьев. Они однажды взгрустнут, выпивая третий тост, который, конечно же, первым поднимет наш командир. Но это будет светлая грусть — грусть не по погибшим, а грусть по ушедшему от нас кораблю.

А я позвоню Викентьичу. Он будет ждать.

— Валер, за девочку!

— За нее, родную!

И подниму рюмку со сложенного, еще пахнущего кораблем последнего флага ВМФ СССР, спущенного на «Азии», и выпью. Возьму флаг и поднесу к лицу…

И услышу: ментоловый запах холодной воды бухты Провидения, ванильной отдушки морозных скал острова Шемия, сандалового одора шикарного Оаху, корицы безмолвного зноя экватора, амбры селедочных банок Калифорнийского залива и мазутно-нефтяного «шипра» бухты Золотой Рог. Все это собрано в нем и пахнет домом.

В который раз отгоню от себя глупое желание постирать флаг и попросить жену погладить его. Он посерел, но он чист. Ему нечего стыдиться. Каждая отметина на нем — память. Он как карта тех походов.

Вот маленькая клякса в центре его полотнища — точка в центре океана — 29 севера на 140 востока — скала Софу Ган в цепи архипелага Нампо — хищный каменцый клык, поджидающий ночные корабли. Здесь когда-то пряталась американская подводная лодка «Бэтфиш», охотясь за авианосцами Императорского флота Японии, чтобы всадить веером торпеды в борт отклоняющегося от препятствия «гункана»[69]. А теперь «сорен гункан» мчался в сторону Софу, чтобы перехватить американский авианосец «Мидуэй», считающий Японию и все японское, включая море, своей законной вотчиной.

— Вы не должны допустить прорыв авианосной группы через Корейский пролив в сторону Приморья! — кричали приказы из Владивостока, Улан-Удэ и Москвы.

И «Чарли» старался, выполняя их: он рвал воду винтами, делал сеппуку океану своим форштевнем в безумной гонке на время, чтобы успеть разглядеть на горизонте приземистый остроносый силуэт «Мидуэя» и вцепиться в него всеми сенсорами. Устав в изматывающем четырехмесячном походе, он мчался в ночь, веря своему измотанному экипажу, клюющему носом на затемненном мостике, у экранов РЛС, у штурманских прокладчиков. Он гнал самым полным вперед, тщетно пытаясь обойти японский эсминец слежения «Юбецу», легко делающий 19 узлов по правому борту «Чарли», для которого это был почти предел.

Мы подвели тебя тогда, корабль, но ты исправил нашу ошибку. Мы сделали тебе больно, но ты терпел. Прости, что вахтенный штурман пропустил один лист при переходе с карты на карту, продолжая быть уверенным, что впереди — чистый океан; что вахтенный офицер плохо заточил свой карандаш, отчего скала Софу на планшете превратилась в «корабль на ходу, медленно смещающийся влево»; что никто не знал японского языка, когда «Юбецу», заложив 15-градусный поворот вправо, что-то «проханасил» на международном канале связи.

Ты все исправил, мистически заставив старшего помощника почувствовать опасность, и, упав на правый борт в немыслимом коордонате, прошел всего в одной миле от нашей смерти. Ты спас нас всех… Даже японец, восхищенный такой маневренностью «Чарли», вежливо закрыл глаза на нарушение территориальных вод своей страны, списав все на навигационную ошибку.

И призом стала ажурная мачта «Мидуэя», показавшаяся на горизонте после долгих дней этой гонки. Но воды Восточно-Китайского моря не принесли тебе долгожданного отдыха: ты опять мчался по шестибалльному морю, удерживая авианосец на визуальном контакте, ты тяжело прыгал на коротких губительных волнах, давая нам возможность считать самолетовылеты американца, снимать его излучения и, главное, не позволять остаться ему незамеченным для полков дальней авиации, готовых сжечь авианосец по первому приказу.