Чапаята - [51]

И тогда генерал по-отечески потрепал малыша за вихор и, взглянув на подарок, громко прочитал слова, которые были когда-то выбиты на чапаевской шашке, а теперь — на Васиной награде: «Без дела не вынимай, без славы не вкладывай!»

РОДОМ ИЗ НОВОГО ПЕТРОГРАДА

Давным-давно, когда я был еще совсем маленьким, мы всей семьей — папа, мама и я — переехали жить в село Новый Петроград, что в пятидесяти километрах от города Пугачева, к дедушке Косте и бабушке Кате.

Вот тогда-то дедушка и стал моим лучшим другом. Мы были неразлучны. Вместе и в речке купались, и в лес по ягоды ходили, и Буренку встречали у калитки вечером, когда стадо возвращалось с пастбища. Про нас люди так и говорили: «Куда старенький, туда и маленький. Водой не разлить!»

Дедушка работал сапожником. Он и меня учил латать обувь. Ему приносили кто рваные сапоги, кто ботинки без каблуков, кто сандалии с оторванным ремешком.

Прежде чем приступить к починке, дедушка надевал брезентовый фартук, поудобнее усаживался на дубовый табурет перед верстаком, брал нож и шило, весело говорил мне:

— Возьмемся за дело, внучек! Будешь моим помощником.

Я вставал рядом и показывал, где надо заделать дырку в обуви.

— У тебя глазенки востренькие, — хвалил меня дедушка. — Мне, старенькому, одному бы не управиться.

Дедушкины глаза близоруко щурились. Морщинки-паутинки возле глаз оживали в доброй улыбке.

Он прилаживал к обуви кожаные заплаты, с помощью шила пропускал через них дратву и изо всех сил стягивал толстую смоляную нить. Она оставляла на ладонях глубокие темные следы. Потом дедушка никаким мылом не мог отмыть их.

Работая, дедушка никогда не давал мне скучать. Непременно что-нибудь рассказывал. Чаще всего про свою жизнь, про то, как воевал против белых, как встречался с Чапаевым.

В селе все любили моего дедушку. Знакомые называли его «Костя — красный партизан» или «красногвардеец Костя». Это потому, что первый чапаевский отряд, в котором он служил, именовался вначале партизанским, потом — красногвардейским. Позже отряд стал дивизией. Дедушка показывал мне свое удостоверение. Там написано: «Чапаевский красный партизан, красногвардеец».

— Точно такие красные книжечки, — сказал он мне, — берегут в нашем селе и остальные мои ровесники. Все мы, внучек, добровольцами вступили в красное войско Чапая, чтобы завоевать для бедных новую, светлую долю.

С к а з п е р в ы й САМОВАР С МЕДАЛЯМИ

От старого времени сохранился у дедушки огромный-преогромный самовар. Таких я ни у кого не видел. Когда дедушка впервые поставил его на стол, я даже ахнул. Потом притронулся пальцем к самовару и взвизгнул от боли.

— Ты с ним поосторожнее. Только что вскипятил, — предупредил дедушка. — Самовар у меня не простой. Заслуженный!

Тут и я заметил медали на вздутом самоварном боку. Они разместились там ровным рядком, как у солдата на гимнастерке. А изображен на них был портрет царя — того самого, против которого когда-то воевал мой дедушка.

— Пусть царский портрет тебя не смущает, — сказал он мне. — Ведь самовар этот еще до революции делался. Ох, как худо жилось семье нашей в ту пору! Хуже некуда. Летом от зари до зари на помещика в поле работал, а зимой для помещичьей челяди сапоги шил и валенки валял. Сам же в лаптях ходил. Сапожник без сапог. Семья-то была немалая — семеро детишек по полатям. И все есть, пить просят. А где взять? В доме ни хлеба, ни картошки. Чай пили вприкуску. Сахар экономили. Отколешь чуток от куска и держишь за щекой, пока весь чай выпьешь. Самовара у нас не было. Воду в котелке кипятили. Разве это чай? Никакого вкуса. Очень хотелось свой самовар заиметь.

Кое-как скопил я деньжат и — на базар. Купил самовар. Тяжеленный — едва до дома донес.

Но недолго пили мы чай из самовара. Управляющий помещичьим имением рыжебородый Иван Павлович Тужилкин — сам-то помещик постоянно в городе Балаково жил и в село редко наведывался — вдруг к нам в дом нагрянул.

— За тобой, — говорит мне, — должок числится. Помнишь, весной я тебе полмешка зерна отсыпал? На дворе уже осень, а ты все еще не расплатился. Надобно вернуть должок-то!

А я управляющему:

— Хоть весь дом обшарь, зернышка не отыщешь. Детишки вон с голодухи пухнут…

— Коли зерна нет, — отвечает Тужилкин, — плати деньгами.

Я стал умолять:

— Подожди малость. Последние гроши на самовар истратил. Как только заработаю, отдам непременно.

Тот и слушать не захотел: отдай да и только!

— Ждать больше не желаю, — говорит. — Коли без денег и хлеба сидишь, расплачивайся самоваром. Сам гол как сокол, а самовар у тебя с медалями. Не по чину. Забираю!

Обхватил он самовар, меня отпихнул и прямиком — к выходу.

Расстроился я очень.

Так и жили мы без самовара. Всей семьей деньги копили, чтобы с Тужилкиным расплатиться. Наскребли кое-как.

С поклоном пришел я к управляющему:

— Вот тебе деньги за зерно, — говорю, — а самовар отдай!

Но он только рукой махнул:

— Не для тебя такая роскошь, — сказал. — Прежде пил из котелка. И дальше так пей. Ничего с тобой не случится. Не барин.

И не отдал самовара.

Лишь потом, в октябре семнадцатого года, я самовар назад забрал, Тужилкин-то от революции куда-то ноги унес. Сказывали, к белогвардейцам подался.