Чао, Вьетнам - [69]

– Это не имеет абсолютно никакого значения. Здесь тебе не казарма, Смит, и не передовая. Здесь каждый сам за себя. Верно я говорю, Холловей? – обратился он к тому, что лежал слева. Холловей, ничего не отвечая Бернсу, отвернулся к стенке и уставился в одну точку.

Пока американские войска позорно бежали из Вьетнама, бросая на произвол судьбы своих послушных местных марионеток с их напыщенными порядками, инженерно-технические подразделения армии США методично и целенаправленно травили плодородную почву этой многострадальной страны химическим оружием – смертоносной смесью дефолиантов и гербицидов, предназначенной для распространения врожденной инвалидности, рака и генетических мутаций среди местного населения на поколения вперед. Проигрывая на поле боя, американцы словно бы решили объявить войну на уничтожение самой экологической системе этой страны, джунглям, десятилетиями по-матерински заботливо укрывавшим героев партизанских войн. Кроме того, испытывая перед мировым сообществом нестерпимый стыд за свое военное поражение, отказываясь его признать перед лицом неумолимых фактов, Америка мелочно мстила победителям, объявив эмбарго и взяв их страну в тиски экономической блокады. Проигрывать надо уметь. Во всех этих действиях отчетливо просматривалась одна и та же логика, внушенная протестантской этикой, впитанной правящими элитами США с молоком матерей: проигравших не любит Бог, а значит, свой проигрыш признавать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, вопреки безжалостной очевидности.

Но я-то знал, что не пройдет и двух десятков лет, как спаленные напалмом джунгли восстанут из пепла, подобно бессмертному Фениксу, и зазеленеют вновь, даже еще гуще. Ведь я там был.

11

Новости с далекой родины доходили до нас, двух алма-атинских вьетнамцев, благодаря подписке на журнал «Нян-Зан», официальный орган компартии. Более того, ко мне нередко обращались из Москвы за переводом статей о борющемся Вьетнаме из АПН, из ТАСС, из печатных изданий вроде серьезного глянцевого журнала «Советский Союз». В живых, эмоциональных и хлестких материалах я нередко узнавал неутомимое, острое перо своего товарища Хай Чынга, который продолжал трудиться редактором в партийном журнале.

Идея взятия Сайгона в том же году принадлежала моему бывшему комбату Чану Ван Ча, который лелеял ее еще с Французской войны. При первой же возможности он представил свой план Военному комитету в Ханое, кое-как сумев заинтересовать высшее командование своей дерзкой схемой. Дело в том, что в отсутствие генерала Зиапа в командовании армией начали расти разногласия между отдельными генералами и поддерживающими их группировками. Товарищу Чану было довольно трудно отстаивать свои позиции, но, будучи урожденным южанином, он обладал естественным преимуществом в стратегическом планировании. Видимо, поэтому он смог отстоять свои позиции сначала перед штабом, а потом перед министром Зиапом, главнокомандующим Зунгом и партийным вождем Ле Зуаном. Более того, лично Зиап в итоге приказал ему освободить Сайгон от марионеточного режима до начала сезона дождей.

Надо сказать, что мой бывший комбат всегда отчаянно сражался за наш город. Во время новогоднего наступления в качестве командующего фронтом, еще под руководством Зиапа, он предпринял попытку вернуть Сайгон. Две недели его люди вели упорные бои в самом сердце города, освобождая и теряя наши улицы снова и снова. Никто из этих бойцов, коренных сайгонцев, не отступил – они так и остались лежать со смертельными ранениями, сжимая свое оружие в коченеющих руках, в саду посольства США, у башни центральной городской радиостанции, на улицах Шолона, под трибунами ипподрома.

Командуя Южным фронтом во время пасхального наступления, уже под руководством Зунга, Чан Ван Ча пытался пробиться к Сайгону из Камбоджи. Свыше двух месяцев его бойцы бились за Ан-Лок, главный бастион американцев между камбоджийской границей и Сайгоном, все это время выдерживая самый настоящий ураган из ракет, бомб и напалма от зари до зари. Здесь им также пришлось отступить.

Поэтому ему необходимо было очень хорошо постараться, чтобы получить одобрение на третью попытку. К тому времени он в ходе нескольких рейдов смог перерезать несколько стратегических шоссе, захватил важный центр транспортной развязки и окружил южную столицу, пусть издалека, но со всех сторон.

Вскоре после презентации в Военном комитете его вызвали к товарищу Ле Зуану, руководившему партией после смерти Хошимина. После разговора с ним Чан Ван Ча получил в свое распоряжение, помимо трех дивизий пехоты, еще и артиллерийский и танковый полки. По отдельному ходатайству он получил также полк ПВО, оснащенный советскими зенитно-ракетными комплексами, который должен был сыграть одну из решающих ролей при штурме Сайгона.

Настояв на своем, для начала он вторгся из Камбоджи в провинцию Дарлак, где немедленно освободил город Бан-Му-Туот, застав полностью врасплох противника, дожидавшегося его на местах сражений прошлого года, в Шейку и Контуме. Это открыло его дивизиям путь на юг и юго-восток. После первой победы войска Чана выбили противника с горы Черная Дева, что над Тайниньской равниной, служившей узловым центром радиорелейной связи на Юге. Спустя непродолжительное время бойцы Второго корпуса в Центральном Вьетнаме освободили Хюэ, важный порт Камрань и Дананг с его богатыми месторождениями нефти. А когда был взят Ньячанг с крупнейшей авиабазой врага, революционная армия наконец-то смогла сосредоточиться на главной цели последних войн против Виши, Японии, Франции и США – на освобождении Сайгона. Впервые в небо над Вьетнамом взмыла революционная, коммунистическая авиация. Части регулярной армии под грохот канонады вступили в Сайгон. Один за другим пали Белый дом марионеточного правительства, аэропорт Таншоннят, тот самый, где я много лет назад чуть не поплатился жизнью за сбор сведений о французских самолетах, штаб Столичной зоны и, наконец, печально известное желтое здание на улице Катина, в застенках которого томились в ожидании публичных расстрелов сотни подпольщиков, партизан и просто случайных людей. Бойцы движения, в котором я участвовал с самого детства, триумфально вступали на центральные улицы моего родного города, соединяясь с отрядами городских повстанцев. Пьяные от великой победы, они стреляли в воздух и ликовали, подняв красный флаг над крышей дома на улице Массиж, где я родился без малого сорок лет назад. Дядя Нам аплодировал с балкона и размахивал заранее припасенным кумачовым флажком. Сбывалось пророчество моего бывшего комбата, товарища Чан Ван Ча, только вот меня рядом с ним не было. Ведь я был обвинен в предательстве и ревизионизме и не мог освобождать улицы родного города вместе с ним. Не было меня рядом с ним и несколько месяцев спустя, когда прибывшие из Северного Вьетнама особисты на заре усаживали моего бывшего комбата в черный воронок. Никто не знает, как сложилась дальнейшая судьба южного триумфатора, легендарного освободителя Сайгона. Его следы теряются за километрами колючей проволоки, протянутой вокруг тонкинских лагерей, разбитых на месте старых французских золотых приисков. Перед своим арестом Чан Ван Ча успел издать книгу, в которой он дерзко высмеивал промахи и недочеты северного командования и открытым текстом писал обо всех уловках, на которые ему пришлось пойти, чтобы обхитрить это командование и добиться своей великой победы. Органы госбезопасности объявили настоящую охоту на остававшийся в обороте тираж книги, но ее текст уже разошелся по рукам в народе, став легендой.