Чака - [48]
— Вы просите убежища? — прогремел он во всю силу легких. Вопрос этот был обращен к друзьям.
Мгобози, который и думать забыл о такой возможности, недоуменно глянул на него, но, твердо веруя в умственное превосходство соратника и повелителя, не раздумывая ответил: «Да, отец мой», и, тут же отбросив палицу, обнял колени вождя. Его примеру последовал и Мдлака, но так и не выпустив из рук дубину.
— Я полагаю, обряд «вынюхивания» закончен, не так ли? — осведомился Чака у знахарок. Лишенные поддержки палачей, исангомы теперь думали только о том, как бы поскорее унести ноги.
— Да, о вождь, — ответила за всех Нобела.
— А почему? — неожиданно взревел Чака. — Ведь только что вы утверждали, что чуете запах враждебных духов. Более того, вы обвинили двух прославленных воинов в преступлении и обрекли их на позорную смерть. Клянусь духами предков, вы поплатитесь за это… Нюхайте друг друга, и пусть двое из вас пойдут есть землю вместо Мдлаки и Мгобози!
— Ты забыл, о вождь, что, подобно тебе, исангомы по могут быть орудием злых духов, а значит, и не подлежат «вынюхиванию», — с оттенком превосходства в голосе возразила Победа.
— А вот это мы сейчас и проверим. Нюхайте друг друга! Или, — Чака сделал паузу и закончил уже совсем другим тоном, — или вы признаете, что ошиблись относительно Мгобози и Мдлаки…
Нобела глянула на грозных соратников вождя. Мгобози, посасывая щепотку табаку, смотрел на знахарок с презрительным любопытством, но Мдлака, не вполне разобравшись, куда клонит Чака и не уверенный в том, что опасность миновала, даже не пытался скрывать своих намерений относительно исангом. От немедленной гибели прорицательниц могло спасти только показное раскаяние, и Нобела поспешила заверить вождя, что действительно произошла ошибка.
— Ошибка, которая чуть было не стоила жизни двум лучшим воинам народа зулу? Я не исангома, но от ошибки этой далеко разит самым настоящим обманом! — Чака на этот раз не напрягал голоса, но слышали его все собравшиеся. — Ты утверждаешь, что исангом нельзя подвергать «вынюхиванию»… Хорошо! Но вы повинны в ложном обвинении, а обнаружить преступника вы умеете простым бросанием костей. Так вот, пусть каждая из вас бросит кости и назовет виновную. А чтобы на этот раз все было без обмана, ты, Нобела, бросишь кости первой. Смотри не ошибись, каждой из вас разрешается только один бросок, а палачам отдадут тех, на кого дважды укажут кости. Гадание вы будете повторять до тех пор, пока не выявите двух преступниц, но каждый раз у вас будет по одному броску.
Он мог бы и не повторять этого — Нобела поняла, что западня захлопнулась: на кого бы она ни указала, бросая первой, обвиненная ею тут же в отместку укажет на нее. Остальные же, спасая собственную шкуру, отдадут свои голоса тем, на кого уже по разу указали кости. Нобела кинулась к Чаке и обняла его колени.
— Убежища, о вождь, я прошу убежища! — закричала она.
— Значит, ты просишь у меня убежища, — медленно, как бы раздумывая над чем-то, произнес Чака.
Выдержав длительную паузу, он вдруг благодушно усмехнулся.
— Нехорошо лишать убежища тех, кто просит о нем вождя зулу. Имя нашего прародителя Зулу, что означает небо, а под небом любому и каждому должно найтись место. Но тот, кто хочет жить среди нас, пусть поступится каждым десятым, а если придет нужда — то и каждым пятым быком своего стада в пользу армии, и армия оградит его и от враждебных духов, и от завистливых соседей. — Тут, как бы вспомнив об исангомах, он обратился к ним: — Идите и помните, что отныне «вынюхивать» пособников злых духов вы будете только по моему приказу и только среди тех, кого я вам укажу.
Знахарки, явно обрадованные таким оборотом дела, поспешили убраться восвояси. Остальные тоже вздохнули с облегчением и ждали только разрешения разойтись. Но Чака заговорил снова:
— Нет, я не ошибся, назвав стоящих перед вами Мдлаку и Мгобози лучшими воинами народа зулу. Они доказали это своими подвигами. А то, что родились они на землях других народов, не имеет теперь никакого значения. Защищая своими ассегаями краали зулу, они и сами стали зулу, и так будет с каждым, кто служит небу. Впереди, нас ждут новые сражения, ибо окружены мы алчными соседями, которые зарятся на наш скот и посягают на наши земли. Противопоставить им мы можем только собственное мужество и сплоченность. Отныне не род, не племя, не число скота или жен, а только личная доблесть будут мерилом достоинств каждого. Так есть и так будет на землях Неба. Того же, кто будет противиться нашей воле, постигнет судьба бутелези, но даже и они, или, вернее, те, кто из них уцелеет, получат возможность запять достойное место среди нас. А теперь идите по домам и передайте мои слова тем, кто не слышал меня здесь.
Утомленный непривычной для него длинной речью, Чака тщательно прополоскал горло, а затем сделал несколько глотков пива. Потом он как ни в чем не бывало обратился к Мгобози:
— Признайся, ты здорово струхнул, когда в тебя вцепились помощники Нобелы?
— Нет, отец мой, они только пробудили меня ото сна. Но если бы не твои слова об осином гнезде — кто знает — возможно, я спал бы так крепко, что проспал бы и собственную гибель. Жаль только, что ты, отец, помешал Мдлаке потолковать с Нобелой. Мы наверняка услышали бы много интересного.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.