Ча-ча-ча - [5]

Итак, я вышла за Сэнди Коффа, у которого были деньги, в 1984 году. Казалось, что он был очень счастлив. Моя мать тоже была счастлива. А если двое из троих счастливы, думала я, то это о чем-то говорит.

Мы продали мою квартиру и стали жить в шестикомнатном доме с видом на залив, который Сэнди снимал после того, как его первая жена выкинула его из их прежнего пятикомнатного дома с таким же видом из окон. Потом мы купили Маплбарк и переехали жить туда. Жизнь была прекрасна. Сэнди управлял универмагом «Коффс», я писала статьи о знаменитых и не очень знаменитых людях. Мы носили дорогую одежду, ездили на дорогих машинах, ели в дорогих ресторанах и в умеренных пределах занимались сексом, чтобы предохранить наши половые органы от атрофии. Я увлеклась садоводством, а Сэнди увлекся игрой на бирже. Я купила все книги Марты Стюарт, чтобы научиться, как устраивать вечеринки, а Сэнди купил компьютер, чтобы прослеживать свои биржевые операции. У нас были друзья, прислуга и деньги. Все это продолжалось до Черного Понедельника, когда в один день мы потеряли все. О, конечно, мы все еще были друг у друга, утешала я сама себя в последующие несколько месяцев. А потом наступил Черный Вторник, когда Сэнди вернулся домой от доктора Вейнблатта и на уме у него была не только китайская кухня.

— Я пришел, — сообщил он через селектор на кухне. Маплбарк был весь оснащен селекторами, так что нам никогда не приходилось повышать голос.

— Спускаюсь, — ответила я через селектор в моем кабинете на втором этаже. Было полвосьмого, и последние несколько часов я провела в работе над статьей о Джун Эллисон, которая приехала в наш город, чтобы демонстрировать нижнее белье и сыграть в пьесе «Саус Пасифик»[7] в театре Лэйтона.

Я быстро спустилась вниз по задней лестнице и вошла в кухню в тот момент, когда Сэнди распаковывал белые коробочки с едой и вываливал содержимое в красивые стеклянные бокалы времен Великой Депрессии, которые я купила на аукционе Сотби. Он уже переоделся в халат и тапочки. Он улыбался, чего я не замечала за ним уже несколько месяцев.

— Ты в приподнятом настроении, — радостно сказала я, когда мы переносили еду, подносы, салфетки и приборы в изобилующую окнами столовую при кухне. Мы сели напротив друг друга за разделочный столик и занялись поглощением ужина.

— Хочешь яичный рулет? — предложил мне Сэнди одно из дежурных блюд.

— Нет, спасибо, — ответила я, сражаясь с лапшой из сезама. — Так скажи мне, почему ты в таком хорошем настроении? Что, в универмаге дела пошли на лад?

— Нет, — ответил Сэнди. Его рот был набит яичным рулетом. — Это не связано с универмагом. Это имеет отношение к Сюзи.

— Сюзи? — пропела я сладким голосом, стараясь, чтобы в нем не прозвучала стервозность. Сюзи была первой женой Сэнди. Кроме этого, она занималась доставкой блюд для домашних приемов и, в отличие от моего кумира Марты Стюарт, абсолютно ничего не соображала в бизнесе. Да, она умела готовить. Сэнди никогда не пытался напомнить мне об этом, когда я пробовала приготовить какой-нибудь кондитерский изыск и у меня ничего не получалось. Но она не умела подать себя и обслужила пока всего несколько вечеринок. С Сэнди она развелась потому, что ей хотелось «распахнуть крылья и парить». Насколько я знаю, она частенько кое-что распахивала, но это были не крылья. Во всяком случае, ее личная жизнь меня абсолютно не волновала, пока в ней не присутствовал Сэнди.

— Я хотел подождать, пока мы не закончим есть, — сказал Сэнди, кладя вилку на тарелку. Потом он взял вилку и из моих рук, положил ее на тарелку и обхватил мои ладони. Я поняла, что сейчас произойдет нечто значительное, но не могла понять, что же именно. — Аллергия, я испытываю удовлетворение от того, что знаю, как выразить все через мои чувства к тебе.

Он замолчал. Я смотрела на него. Неужели он всегда так говорил? Неужели я никогда не замечала, насколько странно он выражает свои мысли?

— Аллергия, — продолжал он. — Я чувствую к тебе глубокую привязанность, особенно теперь, когда могу оценить твое влияние на мою жизнь. — Еще пауза, глубокий вздох и широкая улыбка. — Ты моя женщина переходного периода.

Я перестала жевать. Лапша, которая всего несколько секунд назад была такой вкусной, вдруг превратилась в картон. Сердце мое забилось, я ждала, когда Сэнди закончит свою речь. Я знала, что это не конец, что он скажет что-то еще.

— Дело в том, — продолжал Сэнди, встав со стула, чтобы обнять меня за плечи, — что Сюзи все еще любит меня и хочет, чтобы я вернулся. Я тоже люблю ее и хочу, чтобы она была со мной.

Быстро! Придумать шутку! Именно об этом я и думала, пока пыталась осознать слова своего мужа.

О чем он говорил? Что за моей спиной стояла Сюзи? Что они снова любят друг друга? Что он любил ее все это время и женился на мне только от одиночества и скуки? Что я потерпела фиаско как женщина, жена, как кулинар, наконец? Он оставляет меня навсегда? Я снова буду одна?

Больше всего мне хотелось швырнуть в Сэнди тарелкой с моим ужином. Мне нестерпимо хотелось увидеть, как густой коричневый соус размажется по его белой рубашке от Ральфа Лаурена с вышитой на нагрудном кармане фамильной эмблемой. Но мне очень не хотелось после убирать этот беспорядок. У меня была досадная привычка убирать все самой, и наша прислуга, Мария, всегда приходила убираться в чисто вылизанный дом.