Цезарь - [23]
Эта война велась в обход законных правил. Крассу был вручен абсолютный империй, а в результате возвысились два императора, которых сенаторы надеялись столкнуть друг с другом или, во всяком случае, на какое-то время нейтрализовать. Красс был удостоен овации (ovatio — пеший триумф), Помпей же — настоящего триумфа, и сенат согласился на выдвижение обоих кандидатами в консулы 70 года[128], тогда как ни тот ни другой не имели на это права: Красс сложил полномочия претора всего лишь полгода назад, Помпей же никогда претором и не был. Оба императора помирились между собой с тем, чтобы решительным образом покончить с существовавшей со времен Суллы олигэрхией и расчистить дорогу к власти для самих себя, — или для какого-нибудь третьего разбойника.
Разрушение олигархического режима
Сенат не мог противостоять амбициям военачальников и очень быстро увяз в политике приспособленчества.
Действительно, всего через год после смерти Лепида, в разгар народного возмущения, вызванного ростом цен вследствие войны с Серторием, трибун Гн. Сициний призвал к полному восстановлению трибуната. Другой трибун, потребовавший восстановления права интерцессии,[129] был приговорен к конфискации имущества. Ответственность за столь ожесточенную реакцию сената лежала на консуле 75 года Г. Аврелии Котте[130], который приходился двоюродным братом матери Юлия Цезаря Аврелии. Однако впоследствии он стал вести политику примирения с плебсом, установив, что консулы должны принять все меры для возобновления государственных закупок и перенести в Рим аукционы по сдаче на откуп податей с Сицилии. В этом была двойная выгода: для плебса, потому что обеспечивалось его пропитание, для всадников же, потому что им предоставлялся источник доходов, а возобновление торгов по сдаче на откуп десятинного налога с провинции Азии должно было придать иллегальную форму. Консул даже провел закон, по которому должность плебейского трибуна опять стала нормальным этапом политической карьеры (cursus honorum). Это была первая брешь, пробитая в сулланской системе. Народ успокоился, и Л. Лицинию Лукуллу, олигарху до мозга костей, удалось заткнуть рот трибуну, выступавшему против Корнелиевых законов,[131] а с помощью другого трибуна добиться своего назначения командующим в войне против Митридата в 74 году. Однако мирная передышка оказалась недолгой, и вскоре интересы плебса и всадников вновь совпали.
В 73 году консулы М. Теренций Варрон Лукулл и Г. Кассий Лонгин[132] были вынуждены гарантировать минимальный размер постоянной нормы бесплатной раздачи зерна, равный 5 модиям (= 43,75 л) на человека в месяц, оговорив, что право на это имеют только нуждающиеся. Ради наполнения государственных зернохранилищ они потребовали дополнительных поставок от всех городов Сицилии: 800 тысяч модиев (70 тысяч гл) были закуплены по цене 3 сестерция за модий. Таким образом, согласно проведенному консулами закону (lex Terentia Cassia),[133] сорок тысяч получателей зерна могли рассчитывать на 33 тысяч медимнов, то есть 16 тысяч гектолитров из этой помощи. Еще одно отступление сената: амнистия сторонникам Лепида. Трибуны утвердили ее по предложению молодого патриция Гая Юлия Цезаря, который таким образом выступил поборником примирения. И еще: в 72 году те, кто приобрел продававшиеся конфискованные владения в кредит, были обязаны под угрозой их потери внести в казну полную стоимость.
Когда Помпей явился в Рим в ореоле победы над последними отрядами Спартака, сенат под давлением встречавшей его толпы пообещал полностью восстановить полномочия трибунов. Это было сделано в результате издания закона (lex Pompeia Licinia), по которому трибунам в полной мере возвращались их право интерцессии и право законодательной инициативы. Цезарь поддержал действия консулов.[134] Брат консула 75 года Л. Аврелий Котта, еще один родственник Цезаря, претор текущего года[135], подтвердил некогда внесенный Суллой закон о насилии (lex de vi), согласно которому любой кандидат, обвиненный в незаконных действиях при соискании магистратур, в течение ближайших десяти лет не мог участвовать в выборах. Можно сказать, это был дамоклов меч, повешенный над головами многих сенаторов.
Консулы восстановили институт цензоров,[136] что повлекло за собой возобновление проводившихся ими торгов по сдаче на откуп государственных доходов (censoriae locationes) и позволило откупщикам-публиканам снова брать на откуп десятинный налог с провинции Азии. Цензоры со всей строгостью применяли вновь обретенную власть. Цензорство Гн. Корнелия Лентула Клодиана и Л. Геллия Публиколы[137]было весьма суровым[138]. Шестьдесят четыре отца-сенатора были исключены из сената. При проведении ценза они наряду с городским плебсом вписали в цензовые списки плебс сельский, так что число римских граждан удвоилось (900 тысяч). Провели они и смотр всадников (lectio equitum), и именно тогда Помпей на вопрос, все ли военные походы, предписанные законом, он совершил, горделиво ответил: «Все, и под моим собственным началом»[139].
За этим неизбежно должна была последовать судебная реформа, ибо постоянные судебные комиссии (quaestiones perpetuae), находившиеся в руках отцов-сенаторов, вершили правосудие только с классовых позиций, покрывая злоупотребления, вымогательства и соучастие во всякого рода преступлениях людей, связанных с их кругом. Еще до того как стать консулом, Помпей порицал это сенаторское правосудие, но для начала реформы потребовался грандиозный скандал, вызванный тем, что жители Сицилии привлекли к суду бывшего наместника Верреса.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.