Цезарь - [142]

— Невозможно! — скажете вы. — Как можно дойти до такого морального падения?

Пример? А пример нам тоже подсказывает Сенека.

«Тулию Марцеллию, изнуренному продолжительной и неизлечимой болезнью, пришла в голову мысль покончить с собой. Он позвал к себе несколько друзей. Одни, робкие и скромные, дали ему совет, какой дали бы себе, другие — типичные подхалимы, посоветовали то, что, по их мнению, пожелал бы услышать Марцеллий.

Но один стоик, наш друг, человек из высшего общества, храбрец, заговорил с ним совсем по-другому:

— Марцеллий, не мучай себя! Разве проблема столь уж неразрешима? Разве жизнь — это такое большое благо? И рабы, и звери тоже живут. Самая большая проблема — умереть со знанием дела и с достоинством. Разве не пожил ты достаточно? Разве еда, сон и приятные ощущения не одни и те же все время? Почему бы человеку не захотеть умереть не только сознательно, не только от отчаяния, усталости и страдания, но и просто потому, что ему все опротивело?»

Что вы скажете, дорогие читатели, об этом человеке из высшего общества, об этом храбреце, об этом «друге» Тулия Марцеллия?

Подождите, это еще не все, философия на этом не останавливается. Рабы не решались выполнить решение, принятое их господином. Этот человек придавал им бодрости, подталкивая, направляя.

— Хорошо! — говорил он. — Ну чего вы боитесь? Раб не должен бояться, когда господин его хочет умереть, но предупреждаю: одинаково преступно и убивать своего хозяина, и мешать ему покончить с собой.

Вы думаете, что Сенека приводит нам какой-то исключительный случай? Ничего подобного. Тетушка Либона советует своему сыну покончить с собой; мать Мессалины дает дочери тот же совет; Аттик заранее предупреждает о своей смерти; оратор Альбуций Силий обращается к народу и объясняет причины, заставляющие его свести счеты с жизнью; Кокцей Нерва[418] кончает с собой, несмотря на все сопротивление Тиберия.

«Это очевидно, — говорит Монтескье[419], — что люди стали менее свободными и менее отважными с тех пор, как не могут избавиться от любого образа жизни с помощью самоубийства».

Правда, в своей работе «Рассуждения о причинах величия и упадка римлян» Монтескье, кажется, тоскует о гладиаторских боях.

Вот, послушайте сами:

«С установлением христианства бои стали реже. Константин[420] запретил их. Затем их полностью запретил Гонорий[421]. Римляне не сохранили в своих спектаклях ничего, кроме того, что может преуменьшить храбрость или послужить наслаждению».

И все же эти философы вышли из греческой школы, а известно, что греки запрещали самоубийство.

«Пифагор, — пишет Цицерон в своей работе «De Senectute» («О старости»), — запрещает нам покидать порт без приказа полководца, то есть бога».

Но чуть позже мы увидим бедного Цицерона, который прожил свою жизнь не так уж блестяще, не отличался храбростью, а умер не так уж скверно.

Платон, которого читал Катон перед смертью, в своей работе «Федон» того же мнения, что и Пифагор.

Брут, именно Брут, который покончил с собой, долгое время оценивает смерть Катона как недостойную, как проявление неуважения к богам. И тем не менее, потерпев поражение при Филиппах, он последует фатальному примеру Катона.

Итак, кровь, что лилась рекой и наводняла Рим на протяжении трех столетий, — вся эта кровь исходит от Катона.

А теперь, кто хочет, пусть восхищается Катоном и дальше.

LXXXIII

Старая Республика умерла вместе с Катоном — Цезарь поймал ее последний вздох. Он мог бы сразу двинуться вслед за помпеянцами в Испанию. Но счел, что ему необходимо быть в Риме. Он отметил свое прибытие одним из самых великолепных выступлений — говорил о своей победе, как человек, который словно просит за это прощения. Он сказал, что захватил так много земель в покоренных им странах, что римский народ отныне будет получать ежегодно двести аттических медимнов[422] зерна и три миллиона ливров оливкового масла.

Триумф Цезаря был одновременно и страшен, и величествен. Он привез с собой из Галлии Верцингеторикса, которого мы запомнили в тот момент, когда он бросил свое оружие к ногам Цезаря, а затем встал на колени перед креслом, на котором восседал, император. Он привез из Египта Арсиною, младшую сестру Клеопатры, которую мы видели убегавшей из дворца в сопровождении Ганимеда. Он привез также из Африки сына царя Юбы.

С последним вообще произошла странная и одновременно счастливая история. Он, прирожденный нумидиец и варвар, превратился благодаря этому несчастью в одного из самых ученых греческих писателей-историков.

Цезарь праздновал свой триумф над Галлией, Понтом, Египтом и Африкой. О Фарсалах не упоминалось ни слова.

Празднества длились четыре дня, на четвертый день Цезарь вышел с загримированным лицом, чтобы скрыть усталость, на голове у него красовался венок из цветов, на ногах — красные сандалии. Он открыл храм в честь Венеры-прародительницы и площадь, названную в его часть Форумом Юлия. Затем народ двинулся за ним к дому в сопровождении сорока слонов, захваченных у Сципиона. Все люди несли зажженные факелы.

После триумфа посыпались дары.

Цезарь дал каждому гражданину по шесть четвериков пшеницы и триста сестерциев, каждый солдат получил по двадцать тысяч сестерциев. Затем все солдаты и граждане были приглашены на грандиозный пир. Было установлено двадцать две тысячи столов, за каждым — три ложа, а на одном ложе умещалось по пятнадцать человек. Таким образом, всего гостей было триста тысяч человек.