«Цесариус» обреченный... - [8]

От едкого дыма защипали глаза; картограф прижал ко рту платок, вдохнул, и еле сдерживая кашель обратился к Эрику:

— Почему сразу не сказал?

За стонами, топотом, чавканьем насосов, за всей этой шумящей суетой, Эрик не расслышал.

— Почему не сказал? — повторил Константин.

— Когда я уходил, первый помощник еще дышал, — прозвучало в ответ.

Картограф приглядывался к другим обгоревшим, и никого больше не мог узнать.

"И они верили мне, улыбались, называли капитаном. Даже здесь, на "Цесариусе" — капитаном. А если б знали чем кончится?.. Может и знали. Просто выбора не было. Им легче. А мне… нужна эта тяжесть? Завтра, соберу всех, скажу: плывите куда хотите. И через две недели, будем на островах. Холодные скалы, пустой горизонт и голодная смерть. Их решение. Верное или нет, не важно. Главное, я снял с себя груз. Или не снял? Не снял. Один, может решить за всех, если он прав, если во благо… Если, я и правда верю в то, что делаю… Какого черта!.. Себе же вру. Есть шанс, что нас найдут на Береях? — маленький, но есть. Есть шанс доплыть до Тиру? — такой же. Но я выбираю Тиру, потому что двадцать процентов груза — мои. Дело всей жизни — вот что еще на весах. Вот она — правда. Как всегда гадкая, постыдная. Может, и без этих двадцати процентов, шли бы тем же курсом? Может. А этих, что еще час назад дышали, устраивает это "может"?"

— Пятнадцатый горит! — послышалось из далека. — Скорее, пятнадцатый горит!

Эрик посмотрел на Константина.

— Не может быть. Там по колена воды.

— Пятнадцатый горит!

Константин сорвался с места, помощник следом. Все как вымерли, в отсеках ни души, подбежали к насосам, и тут никого. Скоро Эрик обогнал картографа, позади них послышался топот. Константин оглянулся, крикнул, что есть мочи:

— К насосам! Качайте, качайте воду!

Его поняли: несколько секунд, и шланги, что тянулись по отсекам вздулись от давления, эфир наполнился тяжелым дыханием поршней. Чем дальше по коридору, тем гуще дым: все хуже видно и тяжелее дышать. Картограф запнулся о что-то большое, мягкое, чуть не упал.

— Осторожней, — услышал впереди придушенный голос помощника. — Тут еще двое.

Скоро Константин наткнулся на еще два тела, и опять чуть не упал. Потом потерял ориентир, растопырил руки в поисках стены, закрутился на месте, но услышал кашель Эрика, и опять:

— Пятнадцатый горит! Все сюда!

Кто-то тяжело дыша шел ему на встречу.

— Держи крепче, не роняй…

— Дышать нечем… Сможешь сам?

— Да куда мне, борова такого. Давай-давай, там еще двое…

Картограф, пропуская их, прижался к стене, сказал не своим голосом:

— Через двадцать метров справа дверь, комната проходная, потом лестница, — закашлял. — Оставите его и живо назад.

— Капитан, это вы?

— Да Макс, это я. Кто с тобой?

— Со мной братья. Лем отключился… Там еще двое… их паром обожгло… время потеряли, если б…

— Идите-идите! Потом… все потом…

— Поздно сменили… угорели все… пришла смена, и тоже нахлебалась… занялось в один момент…

— Потом, потом будем разбираться…

Константин поспешил дальше, скоро услышал шипение пены, треск горящего дерева; лицо обдало жаром, запахло палеными волосами.

В пятнадцатом отсеке дым не такой густой. На фоне пламени выделялся силуэт второго помощника.

— Помоги подтянуть! — крикнул Эрик.

Картограф опустил руки в воду, нашел шланг, потянул в середину отсека. На миг прояснилось, возле дальней стены показались горящие мешки; огонь по ним добрался до потолка. Второй шланг был метрах в пятнадцати, его выдавали струи пены, что взлетали на три а-то и пять метров, а когда давление падало, терялись в мутном водовороте. Добраться до него ни так просто: пламя охватило деревянные контейнеры, перегородки отсека, стены. Мешали мешки с химикатами, раньше их сдерживали деревянные брусы; теперь брусы сгорели, и тонны груза нависли над проходом, уперлись в горящую стену, готовые вот-вот обвалиться. Чтоб не опалить лицо картограф натянул китель на голову, кисти спрятал в рукавах. Пробежать под огненной аркой не получилось, спасаясь от жара он стал на четвереньки, и медленно, чтоб не свалить на себя все эти тонны, двинулся по узкому проходу.

Долго находиться в отсеке нельзя, пары химикатов разъедали легкие, глаза слезились, слюни становились густыми, застревали в горле и не давали дышать.

Тушили по очереди: менялись каждые пять минут. С нижнего яруса подняли еще два насоса, а через час, когда пятнадцатый отсек потушили, насосы пришлось стаскивать обратно. Последний не удержали: сорвался, кубарем покатился по лестнице, впечатал в стену двух матросов, зажал Константина между ступеней. Картографа освобождали десять минут; у него ободрало спину, были поломаны ребра, вывернуло ключицу.

Несколько минут отдыха, и по новой. Еще несколько часов Константин оставался внизу. Его уже не узнать. Как все раздетый до пояса, черный, оборванный, злой, с нескончаемыми приступами кашля. Как все таскал мешки, когда замуровывали коридоры, конопатил щели в стенах, засыпал песком буферные отсеки. Все это для того чтобы перекрыть кислород: уморить, задушить огонь.

В четыре утра Константин наконец добрался до своей каюты, принял душ, побрился, сменил одежду, и после чашки кофе и сигары, прихватив тубус с картами, направился к капитану Женьо.