Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - [49]
«Смена вех» не помогла Иосифу возвратить утраченное влияние при дворе. Современники слишком хорошо знали его подлинные убеждения и намерения. Российский инквизитор умер в опале, в удалении от двора 9 сентября 1515 г. Его тело было предано земле у стен собора основанной им обители.
Разработанное Иосифом учение о самодержце как «земном боге» стало приносить плоды уже после смерти его создателя. Оно стало теоретической основой сотрудничества между высшими церковными иерархами и московскими государями. Своей теорией Иосиф подтолкнул церковь на путь сращивания с государственным аппаратом российского самодержавия — путь, который в конечном итоге привел ее к глубокому кризису.
Деятельность волоцкого игумена, его политическая позиция, при жизни и после смерти Иосифа вызывали самые противоположные оценки. Монахи Волоцкого монастыря и близкие к Иосифу иерархи пытались добиться причисления его к «лику святых». Однако приверженцы старых традиций в отношениях между великокняжеской властью и церковью, а также все, склонные к вольнодумству и свободомыслию, ненавидели и презирали Иосифа. Со временем споры утихли. Иосиф был прославлен церковью, удостоен звания «преподобного», как именовали прославившихся своей святостью монахов. Однако в конце XIX — начале XX в. историки и публицисты либерально-буржуазного направления стали часто поминать Иосифа недобрым словом, справедливо полагая, что именно он положил начало превращению русской православной церкви в своего рода «духовную полицию» на службе у российского самодержавия. В их оценке волоцкий игумен выглядел вольным или невольным виновником падения престижа церкви среди народных масс.
«Развивая теорию государственного покровительства церкви, Иосиф Волоцкий и его последователи едва ли думали, что теория эта приведет в конце концов к полному уничтожению светских привилегий церкви и к введению ее в рамки государственных учреждений», — писал П. Н. Милюков[90]. Еще резче выразился известный русский философ-идеалист Н. А. Бердяев. «Я никогда не чувствовал никакой близости к этому типу московского бытового православия с государственной церковью, с обрядоверием, с «благочестивым» Иваном Грозным, с Домостроем, с враждой к мысли и знанию, с душностью и полным отсутствием свободы, простора и дали. Этот мир в истоках своих связан с жестокой и по-моему роковой фигурой Иосифа Волоцкого»[91].
Среди русского монашества конца XV — начала XVI в. не только Иосиф Волоцкий и его единомышленники старались ввести церковный корабль в «бух-ту благополучия». Свой «путь спасения» предложил белозерский монах Нил (умер в 1508 г.), основатель первого в России монашеского скита. Выходец из знатного московского рода Майковых, Нил рано избрал путь иночества и постригся в Кирилло-Белозерском монастыре. Впоследствии он ушел из монастыря и поселился в его окрестностях, на берегу лесной речки Соры.
В истории русской общественной мысли Нил Сор-ский предстает своего рода антиподом Иосифу Волоцкому. Даже по манере поведения, по образу жизни Нил во всем прямо противоположен Иосифу. Волоцкий игумен любил всякое церковное «благолепие» и понимал в нем толк. В его быстро богатевшем монастыре возводились каменные храмы, работали лучшие живописцы. Нил напротив, избегал всякой роскоши, запрещал иметь в своем скиту богослужебные сосуды, изготовленные из золота и серебра. Все его богатство составляли сочинения «отцов церкви», которые он знал почти наизусть.
Иосиф в любую минуту готов был вступить в спор со своими недругами, много говорил и писал. Нил избегал всякой полемики, писал мало и неохотно.
Различия в обстановке и образе жизни двух знаменитых монахов отражали разное понимание ими самой цели монашества. Нил Сорский и его соратники стремились личным примером утвердить евангельские принципы доброты, бессребреничества и человеколюбия. «Стяжания же, иже по насилию от чужих трудов сбираема, вносити отнюд несть нам на ползу.. но яко яд смертоносен отбегати и отгоняти», — учил Нил Сорский[92]. Нил во многом походил на Сергия Радонежского. Оба они находили особую сладость в нищете и самоотречении. Однако монастырская реформа Сергия имела целью коллективное, общее «спасение». Внутри общежительного монастыря («киновии») царило принудительное равенство, отсутствие всякой собственности. В то же время сама киновия могла выступать как собственник, стяжатель имения. Оправданием накопительству служил известный тезис: «богатство монастырей — нищих богатство».
Сам Сергий и его наиболее последовательный ученик Кирилл Белозерский, по-видимому, осуждали «владение селами». Но остальные «старцы» не отличались такой щепетильностью. Уже в конце XIV — первой четверти XV в. Троицкий монастырь, а вслед за ним другие «пустынные» киновии превращаются в крупных землевладельцев. В результате монастыри оказываются втянутыми в путы «мирских» отношений и конфликтов. Общежительные порядки в них ослабевают, а кое-где и совсем исчезают. «К сожалению, общежитие как-то слабо прививалось в наших монастырях,— писал об этом времени известный церковный историк второй половины XIX в. архиепископ Макарий. — Даже лучшие из них, основанные Сергием Радонежским и его учениками на правилах общежительных, уже клонились к «лаврскому обычаю», то есть обычаю, по которому каждый инок живет особо, сам собою»
