Церковное привидение - [321]

Увидев великолепное посеребренное блюдо, цена которого оказалась весьма умеренной, я решил, что лучшего свадебного подарка и не найти. Младшая тотчас же ловко завернула блюдо. Я объяснил старшей, что у меня не хватает наличных, не согласится ли она принять чек.

— Конечно. — Она поставила передо мной чернильницу и положила ручку. — Выпишите на «Антикварную Лавку На Углу».

И вот надо уходить от них, возвращаться в желтый туман, до чего же не хотелось!

— До свидания, сэр. Заходите, всегда рады видеть вас, — прозвучал приветливый голосок барышни, такой милый, что мне показалось, будто мы с ней старые добрые друзья.

Неделю спустя я возвращался домой на редкость холодным зимним вечером — мелкий колючий снег больно сек лицо, пронизывающий ветер сбивал с ног, и вдруг мне вспомнилось гостеприимное тепло «Антикварной Лавки На Углу», меня потянуло снова туда заглянуть. Вот наконец и улица, где находится лавка, вот угол — да, тот самый угол. Но какая досада, я и сам не ожидал, что так огорчусь, увидев здание со слепыми окнами и висящую на дверной ручке картонную табличку с надписью «ЗАКРЫТО».

Из-за угла с визгом вырвался злобный порыв ветра, стал больно хлестать мокрыми полами брюк по иззябшим ногам. А я-то, я-то мечтал о тепле ярко освещенного магазинчика, какая незадача! Я с детским упрямством взялся за ручку и стал дергать ее, хоть и понимал, что дверь, конечно же, заперта. К моему удивлению, я почувствовал, что ручка поворачивается, но вовсе не от моего усилия. Дверь отворилась изнутри, и я оказался лицом к лицу с древним высохшим старичком. Рассмотреть его в темноте было довольно трудно.

— Входите, сэр, прошу вас, — раздался ласковый дребезжащий голос. Впереди послышались тихие шаркающие старческие шаги.

Как все здесь изменилось, неужели это та же самая лавка? Наверное, не работает электричество, подумал я. Две оплывшие свечи не могли разогнать тьму огромной комнаты, в их тусклом колеблющемся свете глыбами мрачно громоздилась мебель, когда-то так весело освещенная, сейчас она зловеще высилась, окутанная призрачными фантасмагорическими тенями. Огня в камине не было, лишь несколько дотлевающих янтарных угольков свидетельствовали о том, что его недавно топили. Больше никаких доказательств тому не было, ибо я в жизни не испытывал такого мертвящего холода. Сказать, что я промерз до костей, значит ничего не сказать. Я с сожалением вспомнил улицу — там колючий, пронизывающий ветер хотя бы бодрил и гнал скорее домой. Если в прошлый раз здесь царили уют и гостеприимство, то сегодня все потонуло во враждебном сумраке. Меня охватило непреодолимое желание тотчас же уйти, но что это? Темнота в лавке уже не столь густая, старик ходит по ней и всюду зажигает свечи.

— Что вам угодно посмотреть, сэр? — проговорил он своим старческим голосом, приближаясь ко мне с горящей свечой в руке.

Теперь я мог рассмотреть его более ясно — он произвел на меня поистине удивительное впечатление. В мыслях мелькнуло — «Рембрандтовский портрет». Кто еще мог положить столь необыкновенные тени на это иссушенное временем лицо? «Изможденный» — как часто мы произносим это слово, не вдумываясь в его смысл. Я понял, что оно значит, когда вгляделся в истаявшее лицо старика. Пергаментная кожа, в чертах глубокая покорность, глаза — точно потухшая зола, только в глубине глухо дотлевает что-то, словно не смея погаснуть. А уж как худ, хрупок, тщедушен!

«Прах и пепел… прах и пепел…»[384] — пронеслось у меня в голове.

Вы, вероятно, помните, что, когда я в первый раз оказался здесь, меня привела в восторг необычная чистота магазинчика. Мелькнула фантастическая мысль, что старик этот слеплен из пыли, которая собирается в таких лавках. Он казался совершенно бестелесным, словно облачко пыли, дотронься до него или дунь — и облачко рассеется.

Какого странного старика держат в услужении эти пышущие здоровьем и явно состоятельные барышни! «Наверное, он прослужил у них много лет… может быть, и всю жизнь, — подумал я, — и теперь они не расстаются с ним из милосердия».

— Угодно посмотреть что-нибудь, сэр? — повторил старик. Его голос был тоже эфемерным, как будто шелестела паутинка, но при этом ощущалась в нем странная настойчивая мольба, а меркнущие глаза впились в меня с болезненным отчаянием.

Мне хотелось уйти. Уйти как можно скорее. Общество несчастного старика угнетало меня, на душе было невыносимо тяжко, но почему-то, вопреки собственной воле, я пробормотал: «Спасибо, я, пожалуй, посмотрю», и побрел за дряхлым моим проводником, рассеянно бросая взгляд то на один предмет, то на другой, когда он на миг попадал в дрожащее пламя его свечи.

Могильный холод, тишина, которую нарушало лишь усталое шарканье его ковровых туфель… Я чувствовал, что нервы вот-вот сдадут.

— До чего же собачий холод сегодня, — наконец рискнул я заметить.

— Холод, говорите? Да, да, вы правы, ужасный холод. — В его бесцветном голосе угадывалась отрешенность существа, постигшего сокровенные глубины знаний.

— И давно вы здесь служите? — спросил я, без всякого интереса, разглядывая старинную кровать с пологом на четырех столбиках.