Церковная старина в современной России - [44]

До принятия закона 1990 г. «О свободе вероисповеданий» регистрация религиозных общин совершалась органами местной исполнительной власти. Рассказ о событиях, происшедших на родине первых Советов, заставляет вспомнить, что кроме лозунга «церкви — Церкви» эпоха выдвинула другой призыв, также направленный против 6-й статьи Конституции СССР и закрепленной в ней «руководящей и направляющей» роли компартии в жизни советского общества, — «Вся власть Советам!» Получив в свои руки всю власть в регионах страны и лишившись сдерживающего начала в виде партийных обкомов, облсоветы и облисполкомы начали бесконтрольно распоряжаться этой властью, игнорируя мнение специалистов и профессионалов. Передача памятников культуры религиозным организациям зачастую совершалась с нарушением действовавшего законодательства, а регистрация общин, претендующих на церковное здание, занимаемое учреждением культуры, происходила без учета реальной ситуации на местах. Одним из наиболее действенных политических факторов, повлиявших на раздачу государственной собственности в виде памятников культуры в руки религиозных организаций, стал «парад суверенитетов» России в составе Союза, и республик, краев и областей в составе России. Культура и право распоряжаться ею стали способом самоутверждения региональных элит. Этой эйфории способствовал и до сих пор до конца не решенный вопрос о разграничении прав собственности России и ее субъектов на памятники культуры. После общесоюзного закона от 26 апреля 1990 г. «О разграничении полномочий между СССР и субъектами Федерации» 24 декабря того же года был принят закон РСФСР № 443–1 «О собственности в РСФСР». Правовой вакуум позволял местным советам без серьезного обсуждения вопроса с Министерством культуры вершить храмовые передачи. Лишь 27 декабря 1991 г. было принято постановление Верховного Совета № 3020–1 «О разграничении государственной собственности в Российской Федерации». Здесь объекты историко-культурного наследия и художественные ценности учреждений культуры общероссийского значения были отнесены исключительно к федеральной собственности независимо от того, на чьем балансе они находятся. Однако до принятия этого закона многие памятники, в том числе и «общесоюзного» значения, были переданы церкви распоряжениями местных советов. Легитимность этих раздач до сих пор не подвергалась сомнению, хотя именно это и было весьма сомнительно. Отсутствовала и законодательно утвержденная процедура передачи религиозным организациям памятников культуры.

События конца 1980-х — начала 1990-х гг. создали опасные прецеденты в области церковного права. Вопросы обоснования правопреемства новых общин по отношению к действительным историческим собственникам или пользователям храмов не ставились. В СССР существовала лишь одна форма гражданского объединения, за которой закреплялось право пользования церковным зданием, — пресловутая «двадцатка». Любой амбициозный человек, организовавший общину и заручившийся поддержкой епархиального архиерея, мог претендовать на любой храм, вне зависимости от той формы собственности, в которой храм находился до октябрьского переворота: частной, ведомственной, общинной и т. д. Так были зарегистрированы общины храма Покрова Богородицы в Филях, собора свв. апп. Петра и Павла в Петропавловской крепости в Петербурге, Ипатьевского монастыря в Костроме, усадебного храма в Кусково и многие другие. Зачастую юридический адрес новых общин совпадал с адресом музеев, которые располагались теперь в этих зданиях. Согласие музейного руководства на предоставление своего адреса практически никогда не запрашивалось. Одновременно возникла практика передачи церковных зданий не конкретным общинам, а епархиальным управлениям, что еще больше запутывало вопросы правопреемства.

В значительной степени все это было связано не только с правовой, но и с канонической безграмотностью, порожденной искажениями церковного сознания. Приходы Русской Православной Церкви Московского Патриархата автоматически рассматривались как «дочерние предприятия» патриархии, что и наделяло их, по аналогии с централизованной организацией, признаками правопреемства. Уже 30 мая—1 июня 1990 г. в Москве состоялась конференция представителей патриархии и деятелей православной культуры под названием «Церковь. Музей. Культура». В ее резолюции единственным законным правопреемником церковных святынь признавалась Русская Церковь в лице Московского Патриархата, который мыслился как юридическое лицо[163]. Стоит сопоставить подобную практику «перераспределения» бывшего церковного имущества с Определением Поместного собора «Об охране церковных святынь» от 12 сентября 1918 г. Здесь соборные отцы указывали, что «храмы и предметы, взятые мирской властью в обладание, могут быть принимаемы на хранение не случайными соединениями лиц, именующих себя православными, а лишь действительными православными на общих церковно-канонических основаниях». Дележ бывшей церковной собственности удивительно похож по формам и последствиям на «дикую приватизацию» начала 1990-х гг., тогда как в конфликтах конца 1990-х — начала 2000-х гг. патриархия и ее структуры действовали в соответствии с практикой «черных рейдерских поглощений» и «гринмейлерского» шантажа. С середины 2000-х гг. получение патриархией церковной собственности и памятников культуры можно рассматривать как запоздалый вариант «олигархической приватизации», когда государство передает солидную и приносящую доход собственность в руки надежных партнеров, рассчитывая в ответ на всестороннюю политическую лояльность. В то же время строительство новых храмов в сложившихся городских районах справедливо уподобляется горожанами «уплотнительной застройке».