Церковная старина в современной России - [188]

Разумеется, угроза современного православного фундаментализма сказывается в различных областях общественной и религиозной жизни. Однако в сфере культуры фундаментализм представляет особую опасность, поскольку представляемая им угроза подмены культурно-исторических понятий не всегда очевидна. Российский фундаментализм стал новой «редакцией Православия», выработанной практикой церковной жизни под руководством современных менеджеров московской патриархии. В результате среди прихожан формируется «потребительское отношение к святыне», связанное с требованием ее постоянной «богослужебной эксплуатации» ради удовлетворения собственных «религиозных потребностей». Ложное противопоставление духовного и материального ведет к пренебрежению «материальным телом» святыни и его сохранностью. Столь же безответственным является и исповедуемый некоторыми православными принцип «Бог сам спасет свои святыни» по отношению к культурным ценностям Церкви, а фразы о том, что сохранность святыни обеспечивается «ежедневной молитвой и служением литургии» звучит кощунственно, поскольку здесь очевидно стремление переложить на Бога те труды, которые должен понести христианин.

Несмотря на то, что с богословской и литургической точек зрения копия святыни по своей сакраментальной значимости тождественна оригиналу, сегодняшние требования патриархии касаются возвращения именно исторических реликвий нации. Эти требования выдают истинные намерения «доморощенных» фундаменталистов, связанные с установлением клерикального контроля над пониманием истории и восприятием культуры. Контроль такого рода оправдывает любое вмешательство религиозной организации в исторический памятник с целью приспособления его к современным нуждам. В этом проявляется не только бросающийся в глаза прагматизм церковных авторитетов, заключающийся в желании построить быстрее, проще и дешевле, что уже само по себе входит в противоречие с решением сложных проблем сохранения культурного наследия. Такое «приспособление» есть действительное приспособление святыни к низменным потребностям «века сего», ее опошление.

Однако модернизация облика древнего храма или монастырского комплекса в результате «псевдореставрации» и евроремонта подсознательно преследует еще одну цель — продемонстрировать неизменность современной трактовки Православия, ее соответствие церковной традиции, отсутствие исторического многообразия в церковной жизни. У прихожанина и посетителя похищается сама возможность сравнивать сегодняшний православный быт с историческим Православием. Уничтожение подлинной памяти о христианстве Древней Руси, воплощенной в иконографии, стилистике и колорите фресок, в неровной поверхности храмовых стен, говоря языком закона, в «исторических чертах, подлежащих охране», закрывает для нас возможность ощутить духовные переживания наших предков, осознать тот плюрализм, открытость и жизнелюбие, которые были присуще древнерусскому Православию как части вселенской Веры. В свое время наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) открыл в Успенском пещерном соборе фрески XVI в., написанные, скорее всего, рукой прпмч. Корнилия и печально предрек: «Умру — забьют опять». Действительно, в 1975 г. фрески были закрыты поздними иконами. Такая ситуация сохранялась и в то время, когда наместником в монастыре был Павел (Пономарев). Сегодня он — архиерей в Рязани, требующий вернуть ему местный кремль.

Вид восстанавливаемых из руин храмов сегодня вызывает умиление даже у думающей части российской интеллигенции и порождает комплименты в адрес московской патриархии. Но такое «восстановление» памятников сродни их новому разрушению, разве что более циничному. Представьте себе, что некто взялся восстановить разрушенный вандалами памятник на могиле близкого вам человека. В конце концов вы приходите на могилу и видите, что надгробный камень вроде похож, но на нем — либо другое лицо, либо заменено имя, либо искажена фамилия… Вместо благодарности «восстановителю» в вас просыпается возмущение. Сегодня церковный ремонт столь же мало похож на настоящее восстановление порушенных святынь, как сегодняшняя церковная жизнь — на подлинное восстановление христианских традиций. И то и другое нацелено на создание новодела-симулякра, имитирующего и симулирующего духовную жизнь и продавливающего в общество новую редакцию Русского Православия как варианта национального быта и идеологии.

РПЦ демонстративно молчалива по поводу разрушения церковной старины руками ее духовенства. Только в 2001 г. появилась церковная брошюра, где на доступном массовому прихожанину языке говорилось «о грехе небрежения и об истинном отношении к иконам»[409]. Здесь подчеркивалась оправданность музейных требований к обращению с иконами, описывались необходимые условия их хранения и писалось о вреде непрофессиональной реставрации. Положение с обучением реставрации даже в серьезных богословских учебных заведениях отражает общецерковное отношение к этой материи. При этом «церковная реставрация», пренебрегая соборным обсуждением, зачастую является воплощением индивидуальной вкусовщины, характерной для заказчика — архиерея, игумена, настоятеля, провинциальное происхождение которых определяет их культурный уровень. В результате свойственные им представления о «благолепии» навязываются и общине и обществу. Подобная «приватизация» «красоты церковной» не только служит задачам примитивного самоутверждения, но и целиком подчиняет облик памятника индивидуальному контролю, что может рассматриваться с точки зрения канонического права как восхищение богослужебных предметов для личного употребления.