Церковь, возвышающая голос - [44]

говорит о крахе концепции отношений человека и государства в той системе, которой была порождена эпоха Просвещения. Общество модерна, сталкиваясь с обществом, основанным на другом типе социальной интеграции, далеко не всегда из этого столкновения выходит победителем.

Ретроспективный взгляд на историю позволяет нам говорить о существовании исторического закона: при столкновении двух культур, как правило, та, которая считает себя более цивилизованной, проигрывает той, которая считает себя менее цивилизованной. Иными словами, кризис права, на мой взгляд, есть часть общего кризиса инструментального принципа социальной интеграции общества модерна. Нельзя восстановить или увеличить доверие к праву, не пересмотрев основание и социальной интеграции, не задумавшись над проблемой существующей социальной интеграции в современном обществе.

С одной стороны, инструментализм не делает общество более устойчивым, с другой стороны, возврат к старому типу интеграции невозможен. Выходом из этой ситуации могло бы стать установление некоего минимума содержательных ценностей, которые консенсусно признаются в обществе. Основой такого движения может стать согласие мировых религий по поводу нравственных норм.

Как христианин по убеждениям, я исхожу из того, что реальность, в которой мы находимся, есть реальность падшего мира. Иными словами, мы находимся в реальности уже искаженного идеала и поэтому уместно в контексте поднятой проблемы вспомнить часто цитируемую фразу В. С. Соловьева о том, что «задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он — до времени не превратился в ад»[20]. Роль культуры в целом — попытка удержания реальности от распада.

Право и государство являются порождением греховной природы человека, следствием грехопадения. Если бы человек не нарушил заповедь в Эдемском саду, ему не были бы нужны ни государство, ни право.

Церковь как тело Христово возвращает человека в состояние до грехопадения, и поэтому рассматривает тенденции, которые происходят в государстве и праве, исходя из их синергии с миссией Церкви или отсутствия таковой. При этом любое стремление к идеалу государства или права не имеет логического завершения, поскольку институты, возникшие вследствие греха, по определению не могут быть идеальными.

Но означает ли недостижимость идеала отказ от стремления к нему? Существует утверждение, что право должно регулировать отношения даже там, где они являются безнравственными. Если человек обращается к проститутке, то закон должен обеспечить получение ею вознаграждения. Казалось бы, справедливо. Но Церковь, чувствуя свою связь с правом, как некогда легитимированным божественной санкцией институтом, не может позволить себе такого отношения к праву.

Порок не становится более допустимым, если он возведен в правовые рамки. Регулирование эвтаназии, легализация легких наркотиков, гомосексуализма и иных пороков, которые непобедимы в теряющем религиозное и нравственное измерение обществе — это удар по правосознанию, по доверию к праву. В сознании многих людей укладывается мысль, что проституция — это такая же профессия, как врач или учитель. Что между семьей и сожительством нет разницы. На очереди легализация многоженства, многомужества и иных форм сожительства, которые де-факто существуют в обществах.

Сегодня мы наблюдаем в ряде государств то, что с позиции традиционных ценностей невозможно назвать ничем другим, кроме как попыткой введения порока в правовое поле.

Возведенный в ранг закона и порядка нравственный произвол не лучше анархии. Если право эродирует как предмет доверия, имеющий нравственные основания, то оно не может зафиксировать реальность. Реальность превращается в постоянный поиск индивидом наиболее короткого пути к удовлетворению эгоистических потребностей без оглядки на моральные основания. Право не может успевать за постоянно меняющейся реальностью. Что сегодня является нормой, завтра может уже не быть таковым.

Массовость общественного порока и всеобщее с ним согласие не может превращать его в норму. Известен случай в Германии, когда один человек съел другого по согласию. Это не повод для легализации каннибализма, хотя с формальной точки зрения этот случай является свидетельством свободы договора.

Таким образом, задача доверия к праву исключает его догматизацию на секуляристской основе, превращение в нравственно неопределенный, но требующий околорелигиозного поклонения институт.

Идеализация права как общественного регулятора является сомнительной целью, связанной с его догматизацией. Нравственное наполнение права достигается через поддержание его открытости, связи с религиозными и философскими представлениями о достойном и недостойном поведении человека.

Чем более право становится доступным для регулирования нравственно сомнительных отношений, тем больше это атомизирует общество, обесценивает его консолидирующую роль в обществе, а также предвосхищает репрессии в отношении людей, иначе воспринимающих моральную норму.