Цепные псы пантеонов - [11]

Дальше ничего интересного уже не происходило. Заговорщики кое-как соскребли себя с глинозема и, поджав несуществующие хвосты, вернулись в контингент. Банши запорхали с камня на камень в прежнем ритме, малахитовую кровь испарил лунный свет, а на входе нарисовались уже печально знакомые Антону двое милиционеров и решительно направились в центр концлагеря. Их обыденно-затрапезный шарм стоил приличной улыбки, но Петрову было не смешно, лучше бы он оказался два месяца тому в пахнущих долларами лапах прежних преследователей — от добра, добра не ищут.

Один из пытавшихся сбежать упал на колени и принялся молиться, яростно крестясь, будто выщупывая вшей, сдувшийся Серега стал прятаться за чужие спины, его отталкивали, пинали под зад — не могли простить общую пытку демоническим воплем. Он, словно укушенный мухой цеце, кричал: «Мы им нужны, без нас они фуфло пафлюжное!» Его не слышали. Короче, кутерьма уже тянула на фарс.

— Хочешь, будем на пару бачковыми? — хитро улыбнулся Антону земной человек Иван.

— Что? — После звукового залпа у Петрова еще крепко сидели бананы в ушах.

...От «продюсера» по биохимии Антону, как он тогда верил, удалось откреститься безболезненно. Вовремя сообразил, что его фаршируют, вовремя спрыгнул... Но далее в его жизни настал глубокий прайм-тайм. Надо оценивать себя здраво — тридцать два года, умеренно мобильный бабник, конечно, всегда есть та, которая с утра посуду на кухне моет, конечно, выше, чем две параллельные подруги, это чересчур... и тут он втрескался по кингстоны, словно цельная личность. Вплоть до трехчасового патрулирования у подъезда с букетом задушенных гвоздик, вплоть до ужина в ресторане на всю зарплату, вплоть до дрожи в поджилках и коленях. И ведь огреб взаимность по полной. Не передать посторонним, что они вытворяли на раскладном диване. Диван кипел и пылал, и это самые пресные откровения. Они вывернули диван наизнанку, они взрывали подушки и превращали простыни в мускусный пот. А потом она вдруг сказала: «Мой прежний парень требует от меня откат...» И пожелтели осенне глаза Антона, не пацан, прокумарил, что влип в мельницу... Кстати, Настя стала первой жабой, которую открытие Антохи превратило в навсегда спящую красавицу...

— Я говорю, давай на пару кормовые бачки носить, какое ни есть развлечение. К тому же бачковых высасывают последними...

— В смысле?

— А ты думаешь, на фига нас здесь мурыжат? Это не тюрьма, а загон для скота какой то. Нас пасут, а дальше приходит голый Вася и хлещет нашу кровь галлонами из яремного горлышка. Компот потому и пить нельзя, что он морковный. В морковке уйма каротина, а каротин ужас как для крови полезный.

Но не за мятежным Серегой, как выяснилось, явились двое настырных приятелей в серой форме. Разрезав толпу, будто торпеда зыбь волны, они вышли на Антона с точностью наводки по спутниковому маршрутизатору.

— Кажется, ты здесь нашел друзей, — оскалился страж порядка, защелкивая наручники на руках Антона, — попрощайся.

* * *

Служивые конвоировали Антона вполне земным порядком — один спереди, другой сзади, елки расступались, а готическое диво с островерхими башнями росло и росло в масштабе, пока не заняло половину обозримого мира. Замок никак не мог быть декорацией, сквозь узкие бойницы пробивался вполне реальный свет, где старомодно факельный, а где и лабораторно неоновый, по каменной кладке ползли вверх лохматые бороды дикого хмеля, а в щелях меж камнями ютился седой мох. Только вот ведущая к памятнику зодчества дорога, с честными колдобинами и лужами, не украшалась обычными для глубинки колеями.

У подъемных ворот порядок движения конвоя вдруг был нарушен. Из ниоткуда посреди дороги возник студеный вихрь, закружил юлой и хлестнул по троице доподлинными колючими снежинками, в центре вихря материализовался импозантный человеческий скелет верхом на олене (со сломанным правым рогом) и величественно приложил к челюстям нечто вроде пионерского горна.

Лимит удивления Антона был благополучно исчерпан еще при знакомстве с женщиной-змеей, так что теперь он, отодвинутый на обочину, созерцал зрелище вполне философски. Ну и, конечно, все пытался сообразить, какого лешего он понадобился этой сбежавшей из Голливуда нечисти.

Горн издал очень похожий на парафраз похоронного марша стон, дальше все происходило в гнетущем безмолвии. Решетка на воротах поползла вверх, и всадник направил однорогого оленя в открывшийся зев, а следом за глашатаем из плюющегося стужей и снегом буранного «ничего» стали являться понуро бредущие след в след граждане, экипированные по военной моде времен раннего средневековья, и большей частью в окровавленных бинтах. В пышных усах бойцов блестели и таяли льдинки. У тех, кто без шлемов, таяли льдинки, влипшие в буйную шерсть на необычно островерхих для банальных смертных ушах. Таял снег, набившийся в складки одежды, и бинты на ранах впитывали влагу.

Кто-то опирался на копье, кто-то шкандыбал, используя щербатый щит вместо костыля, и у всех бойцов, а числом их было порядка тридцати, был характерный вид побитых собак. Замыкали отряд двое аналогичных остроухих хлопчиков, запряженных в волокушу, на которой тряслось по колдобинам пятеро уже стопроцентных мертвецов. Даже сделав скидку на пикантный расклад, Петров в окончательной смерти пятерки не сомневался, покойнички буквально искупались в крови, но никто не позаботился потратить бинты и на их раны. И колючий снег на транспортируемых не таял.