Цепные псы Империи - [13]

Но, видимо, в саквояже что-то все-таки достаточно громко звякнуло. Лай собак раздался с новой силой, и я понял, что спасти меня сейчас могут только ноги. Быстрее зайца я рванул вперед, добежал до дома и постучался во входные двери.

Однако открывать их никто не спешил, а за моей спиной уже раздалось едва сдерживаемое от ярости рычание. Я осторожно обернулся назад. В двух шагах от меня, напружинив лапы и оскалив клыки, стояли два таких огромных пса, что сначала я подумал, будто это среднего размера медведи.

– Хорошие песики, милые песики, – попытался соврать я, но они мне не поверили. – Мы ведь подружимся, правда?

Увы, и это предложение мира осталось безответным. Ну, в том плане, что собаки пальмовую ветвь отвергли и все-таки прыгнули. В предчувствии неминуемой гибели я вжался спиной в дверь, в тот же миг она подалась назад и чья-то могучая рука за шиворот втянула меня в дом, в темноту. Спасен? Господи, в последний момент…

Ярость псов, оставшихся с носом, невозможно было описать словами. Их злобный рык перешел в вой разочарования, а потом и в жалкий скулеж маленьких щенков, у которых только что отобрали любимую игрушку.

– С-пасибо, – запинаясь, пробормотал я своему неведомому спасителю, но вместо «пожалуйста» моего горла коснулась холодная сталь.

– Смерти ищешь, хлопчик? – почти ласково спросил неизвестный, одной рукой держа меня за шиворот, а другой уже практически собираясь перерезать мне горло.

Объяснять что-либо я уже просто отчаялся, да и, в конце концов, если за последнюю неделю меня только и делали, что убивали, то, наверное, уже стоит смириться с неизбежным. Однако тут кто-то зажег свечу, и изумленный старушечий голосок произнес:

– Ты это что ж творишь, душегуб кубанский? Али не признал? Это ж барина нашего сынок, Мишенька-а!

– Уверена, тетка? – так же глухо ответил некто за моей спиной.

– Как бог свят! Пусти барчука, Матвей! Слышь, пусти!

Меня развернули лицом, и я увидел свою милую старую нянюшку, только еще более поседевшую, в ночной рубашке, чепце, с большой вязаной шалью на плечах. В руке она держала двухрожковый подсвечник.

– Я ж его с младых ногтей воспитывала. Он до восьми годочков у меня на руках рос. Нешто я и теперь его не узнаю, Мишеньку моего?!

– Здрасте, няня, – тихо выдавил я. – Вот, только сегодня прибыл из Лондона.

Неизвестный, отпустив меня, шагнул к нянюшке, и я невольно поежился. Более неприятного субъекта мне в жизни видеть не приходилось. Наголо бритая голова, густейшие усы, страшные брови, широкая борода лопатой, огромные плечи, одет в какое-то непонятное кавказское платье, а в руках длиннющий кинжал размером в три мои ладони.

– Что ж по ночи крадешься, хлопчик? – басовито прогудел он. – А вот снял бы я тебе башку, как бы потом перед его благородием извинялся?

– Кто там? – раздалось сверху, и я увидел своего отца, стоявшего на лестнице второго этажа. Он был необычайно худ и очень бледен, а в руках держал охотничье ружье.

– Радость-то какая, Николай Бенедиктович, – сразу откликнулась нянюшка, бросаясь ко мне на грудь. – Сынок ваш, единственный, Мишенька, из самого Лондону на родину русскую прибыли!

– Михаил? – голос отца дрогнул.

Я нежно отодвинул старушку в сторону и пошел навстречу отцу.

– Ваше благородие, ну куда ж вы встали-то?! Доктор лежать приказал.

Отец, не отвечая типу с кинжалом, прижал меня к груди. Как же давно это было в последний раз…

Я осторожно обнял его за плечи, чувствуя под теплым байковым халатом повязки бинтов. Господи, да что же здесь происходит?!

– Ты получил письмо?

– Да, папа. Но я ничего не…

– Пойдем. – Он похлопал меня по плечу. – Нам надо поговорить. Я хочу успеть многое рассказать тебе. Ты должен знать…

– Что знать?

– Правду. Ты не виноват. Не виноват в смерти матери…

Наверное, в тот момент уже он поймал меня, потому как сознание ушло куда-то в бок, ноги подогнулись и в глазах потемнело. Память яркой вспышкой ударила по вискам, и видения прошлого бросились на меня, словно обезумевшие от голода черные волки…

– Смотри, Михаил, ты уже второй раз мажешь мимо центра мишени, – укоризненно выговаривал отец маленькому восьмилетнему мальчику. – А все почему? Потому что ты боишься вспышки выстрела.

– И мне приклад в плечо больно бьет.

– А ты держи ружье крепче, и приклад вжимай в плечо, – объяснял моложавый мужчина в простом сюртуке военного покроя. – Вот так. Главное, не зажмуривайся, когда спускаешь курок. Давай-ка я перезаряжу…

– Николя! Мишель! – раздался мягкий женский голос из глубины сада. – Обед готов, не задерживайтесь.

– Да, да, душечка, уже идем, – за двоих ответил отец. – Слышал, малыш? Твоя мама зовет нас. Давай, последний выстрел и за стол.

– Но я не хочу есть. Я еще поиграть хочу.

Маленький Михаил топнул ножкой. Лето, жара. Крестьянские мальчишки звали его в ночное, а сегодня пошли купать лошадей на речку. Куда как интереснее скучной стрельбы в саду, а потом еще обеда с папенькой и маменькой. Несправедливо! Вот когда он вырастет и станет взрослым…

Отец хлопнул его по спине, с показной суровостью погрозил пальцем и еще раз указал на белеющую в двадцати шагах мишень. Мальчик тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что старших не переспоришь. Он выпрямился, вскинул маленькое ружьецо к плечу и взвел курок…