Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - [40]

— Этого! Этого не хочу…

Его щеку обожгло, и только потом Ник понял, что получил пощечину.

Девочка с размаху кинулась лицом на свою постель и зарыдала. Она била ладошкой в пружинящий матрас.

— Коленька, посади меня на автобус… Посади… Посади… — причитала она. — Коленька, не уходи, пожалуйста… — Она повернула к нему мокрое от слез лицо. — Прошу тебя, не уходи, прости меня!

— Я не уйду! — пообещал Ник, ему стало смешно. — Куда я денусь?

— Я потом, потом с тобой пересплю, честное слово… Я сейчас просто не могу… Ты же знаешь, меня изнасиловали, у меня стресс. Меня, знаешь, тошнит немножко. Я, наверное, заболела… Хочешь, я тебе расписку напишу?

— Какую расписку?

— Что обязуюсь… Ну, это сделать с собой, с тобой… Потом!

— Потом так потом. Только, пожалуйста, не нужно писать расписку. Извини меня, я просто тебя не понял.

Он подвинул стул и присел напротив кровати, он следил за изменениями ее лица. Он чуть отодвинулся, так чтобы рука Татьяны не могла в одно движение достать до него.

13

Она что-то говорила, говорила шепотом через подушку, всхлипывала. Шум моря за стенами не уловить, хотя очень хотелось. В здании тоже полная тишина. Таня пыталась разорвать простыню, кусала губы, пила воду из графина. Настольная лампа расплылась, и Ник, не меняя своего положения на стуле, заснул. Он заснул специально. Иногда это получалось вот так сразу по желанию. Он хотел доказать девочке свое безразличие.

Он проспал минут десять.

Лампочка не исчезла, а продолжала светить — неприятная желтая дрянь. Кто-то подошел сзади, Ник слышал только дыхание, ни шагов, ни шороха одежды. В ухо прошептали несколько слов по-грузински (слов он не запомнил, губы были мягкими и большими), и тут же на лицо его накинули черную ткань.

Только на долю секунды рванулся в глаза белой граненой трубой звенящий школьный коридор. Рука ухватилась за мокрую, свисающую со стены веревку, ладонь прорезало болью…

Он подвинул рукой черную ткань и увидел глаза Тамары совсем рядом, ее прикрытые губы.

— Поцелуешь меня, мальчик? — спросила Тамара.

— Зачем? — вместе со стулом он подвинулся назад. — Я заснул? Как ты сюда вошла? Эта дура тебе дверь открыла?

Девочки в комнате не было. Он комкал черный платок на собственном колене. Тамара, присев на кровати, там, где только что лежала, мучила подушку девочка, — он увидел даже краешек надорванной простыни, — медленно обеими руками подняла юбку. Блеснули, отражая лампочку, плоские застежки ее лифчика, кольца на красивых пальцах. Лифчик был шелковый, черный, а капрон, прихваченный маленькими металлическими зубками, туго сминался. Каблуки поползли в стороны и встали на полу. Его скорченная тень на полу вписывалась в высокий капроновый треугольник.

— Может быть, мы разденемся? — спросил он неумеренно.

— Нет времени!.. —  Тамара посмотрела куда-то за его спину, туда, где была дверь, постучала в пол левым каблуком.

— Где Татьяна?

Она не ответила. Между поцелуями он каждый раз, вспоминая какой-нибудь фрагмент, пытался сказать:

— Ты знаешь, что Александра убили…

— Знаю!

Они только целовались, больше ничего. Верхний свет продолжал гореть, а настольную лампочку ему удалось как-то погасить. Он стоял на коленях возле кровати и целовал опускающиеся сверху горячие губы.

— Я видел… — шептал он. — Я нырял у волнореза.

— Знаю.

— За что они вас убивают?

— Мы их тоже убиваем. Сегодня я сама убила двоих… Вот этой рукой… — Она поднесла к его лицу свои красивые длинные пальцы. — Поцелуй мою ладонь!

Он поцеловал. Он прикоснулся языком к середине ее ладони, провел по линии жизни, глубоко врезавшейся в шелковую мягкую кожу, и вдруг почувствовал, что линия жизни неожиданно оборвалась.

— Им было больно?

— По-разному. Один умер легко, я попала в сердце, даже на рубашке никакого следа, капелька вытекла. Другому было немного хуже, но тоже быстро.

— Ты перерезала ему горло?

— Как ты догадался?

Ник стоял на коленях и смотрел на ее лицо снизу вверх, выламывая шею.

— Я почувствовал!

Настольная лампочка все также горела. Он проснулся моментально, но не сразу осознал себя. Сон оказался таким сильным, переполненным запахом и плотью, что Ник почти перепутал его с реальностью.

Вместо лица Тамары перед ним было опять лицо девочки. На него смотрели напуганные глаза. Таня прижимала палец к губам.

— Что? — спросил шепотом Ник.

— На улице!

— Что на улице?

— Они пришли.

Он посмотрел на закрытую дверь.

— Прости, не понял.

— Они вошли в храм.

— Сколько их?

— Не знаю, я услышала, как сняли замок, потом хлопнула дверь. Хотела посмотреть, но сперва испугалась, а потом уже никого.

— Наверное, это сторож.

— Нет, мне показалось, я слышала женский голос.

— Тогда это не они.

— Не нужно! — она попыталась защититься, спрятать ключ, но Ник легко отнял ключ и открыл дверь.

— У меня есть одна мысль! — сказал он. — Если получится, будет немножко меньше проблем. Жди здесь, никуда не выходи.

Пересекая двор, он наступил на собачий хвост. Животное заворчало, сонно приподнялось, но опустилось на место. Дверь в здание храма чуть приоткрыта. Обычно здесь висел огромный замок. Зачем Тамаре понадобилось приходить сюда ночью? Что он ей скажет? Кружились в голове вопросы, принесенные из сна. Ник осторожно вошел в гулкую темноту.