Цепная реакция - [2]

На вопрос, почему среди них нет негров, ему отвечали, что пришел медведь и съел их всех. Казарма тогда содрогалась от хохота. Однако некоторые, отсмеявшись, начинали задумываться: в самом деле, почему в их части нет ни одного негра?

– Они не годятся для нашего дела, – сказал как-то парень из Чикаго.

– Но ведь бывают и очень способные негры, – возразил житель Санта-Фе. – Двух-трех негров можно было бы взять, ведь мы как-никак американская армия.

Тут новобранцам припомнились некоторые ограничения и странные вопросы, которые им задавали при вербовке. Они по большей части касались отношения кандидатов к темнокожим. Один доброволец рассказал, что не надеялся быть принятым после того, как резко отозвался о неграх.

– Хороший черномазый – это мертвый черномазый! – сказал он. – Мертвый не ограбит, не изувечит, не отравит жизнь своим соседям. Единственное, что черномазые могут делать – это плодить детей. А если бы можно было обойтись без совокупления, то им было бы лень заниматься и этим.

Уолкер Тисдейл не поверил своим ушам.

– Так и сказал?!

– Точно так.

– А я думал, закон велит любить негров.

– Я их ненавижу!

– Не стоит на это тратить время. Ненавистью не проживешь.

– Но черномазые иного не заслуживают!

– А вот я не умею ненавидеть, – признался Уолкер. – В каждом есть и хорошее, и плохое.

– Только не в черномазых – в них собрано все дерьмо, – засмеялся его собеседник.

Обучение шло трудно, с бесконечными повторениями изматывающих упражнений. Теперь парням было уже не до дискуссий о странностях набора – нужно было продержаться и выжить.

Учили их самым разным вещам: например, умению хранить тайну. Отбирали пять человек, офицер сообщал им нечто секретное и отсылал на задание. Об этих секретных сведениях не упоминали в течение двух недель. Затем этих пятерых приводили пред очи командира части полковника Уэнделла Блича, толстого, краснолицего мужлана с неряшливой короткой стрижкой и неимоверной величины эполетами, из-под которых свисала форменная рубашка, облегавшая заплывший жиром торс.

Уэнделл Блич любил поразглагольствовать о «бедных и больных» и обожал булочки с персиковым джемом и сладким сливочным маслом.

Было у него и еще одно пристрастие: он любил наказывать провинившихся в присутствии всех солдат своей части. Простым внушением дело не ограничивалось: восстановить свое доброе имя можно было за счет разбитой переносицы и сломанных конечностей. Вся эта процедура обычно сопровождалась дикими угрозами.

Полковник Блич никогда не расставался с коротким хлыстом для верховой езды, в который были вплетены свинцовые шарики. Полковник хлыстом указал на двух новобранцев.

– Секретные сведения, которые я вам сообщил, уже ни для кого не секрет – они стали известны всем. Я взял с вас слово молчать. Знаете ли вы, что главная черта мужчины – умение держать слово? А вы его нарушили! Вы запятнали, осквернили солдатскую честь! Что вы можете сказать в свое оправдание?

Новобранцы поспешили сообщить, что раскаиваются и сожалеют о содеянном.

– В какое положение вы меня ставите! – восклицал полковник, похлопывая ручкой хлыста по начищенному голенищу. В высоких сапогах и брюках-галифе он был похож на спелую тыкву. Те, кто не видел, как он бьет лежащего – носком сапога прямо в пах, – могли бы принять его за спустившегося с неба херувима. – Я хотел бы верить, что вы сожалеете. По природе я человек доверчивый, но как быть, если вы уже показали себя лжецами, если вы уже доказали, что ваше слово ничего не стоит? Верно я говорю?

– Да, сэр! – тупо отвечали солдаты, кося глазами на руку с хлыстом и на тяжелый кожаный сапог.

– Значит, я должен сделать так, чтобы ваше раскаяние и ваши обещания не забылись?

Удар хлыста оставил на лице кровавый след. Молодой новобранец закрыл лицо руками и застонал. На его глазах появились слезы. Капли крови стекали из разбитого носа в рот.

– Вот теперь я уверен, что ты раскаиваешься! Глубоко и искренне! Я вынужден так поступать, когда не могу принимать на веру твое раскаяние.

С этими словами он ударил другого парня коленом в пах. От нестерпимой боли тот согнулся пополам, раскрыв рот в беззвучном крике. Его лицо оказалось у самой земли. Блич наступил ногой ему на затылок, впечатывая лицо в дорожную пыль. Послышался жуткий хруст.

– Вот как я поступаю с болтунами! И благодарите Бога за то, что вы не вынесли секрет да пределы части. Это – самый большой грех, мне страшно даже подумать, что ожидает виновного в разглашении тайны среди посторонних.

Полковник Блич поставил начищенный сапог на пыльную землю Южной Каролины.

Стояло жаркое сухое лето. Тренировочный лагерь находился в лесной холмистой местности, куда, как знали солдаты, не вела ни одна дорога. Добраться сюда можно было только на вертолете.

Что-что, а вертолет они действительно знали отлично. Загрузить и разгрузить вертолет для них было все равно что выпить глоток воды. Они знали, как перевозить людей – как желающих лететь, так и против их воли; овладели особыми приемами: могли ухватить сопротивляющегося за ухо, за губы и, если нужно, заковать в цепи.

Лишь один солдат никогда не подвергал сомнению ни один приказ, связанный с порядками в тренировочном лагере. Это был высокий, крепко сбитый парень родом из-под Пьераффла, штат Южная Каролина, что в двадцати семи милях южнее Чарлстона. Этот парень обожал фильмы с участием Мэри Пикфорд и тосты с рубленым мясом. Он не знал, что такое усталость, а о полковнике Уэнделле Бличе отзывался с неизменным уважением, даже за его спиной.