Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств - [5]

Утром он спускается к завтраку одним из первых. Из дам на местах только его сестра, одна пожилая барышня и графиня Э. Все они приодеты и беседуют, не обращая на него внимания. Тем удобнее ему наблюдать. Быстро он окидывает взглядом узкую руку графини; она не носит браслета. Теперь он может спокойно с ней разговаривать, но его нервный взгляд не отрывается от двери. Три сестры, его кузины, появляются вместе. Его снова охватывает беспокойство. Неясно различает он скрытые под рукавами украшения на их руках, но сестры слишком быстро садятся, как раз напротив него: темно-русая Китти, белокурая Марго и Елизавета, волосы которой так светлы, что в темноте отливают серебром, а на солнце золотом. Они, как всегда, холодны, тихи, неприступны, застыли в своем достоинстве, что он больше всего ненавидит в них, так как они немногим старше его и недавно еще были товарищами его игр. Не хватает еще молодой жены его дяди. Все тревожнее бьется у мальчика сердце, развязка приближается, и ему вдруг становится почти дорога загадочная мука этой тайны. Его взгляд жадно скользит по краю стола, где на белизне скатерти женские руки покоятся или блуждают, как корабли на светлой поверхности залива. Он видит лишь одни руки, и эти руки ему вдруг начинают казаться особыми существами, как фигуры на сцене, — каждая со своей особой жизнью и своей особой душой. Почему кровь так стучит в висках? Все три кузины, видит он с испугом, носят браслеты, и уверенность, что это может быть одна из этих высокомерных, внешне столь безупречных женщин, еще с детских лет упорно замкнутых в себе, приводит его в смущение. Но которая из них? Китти, которую он знает меньше других, потому что она старшая, резкая Марго или маленькая Елизавета? Он даже не решается желать какую-либо из них. Втайне он желает, чтобы это не была ни одна из них или чтобы он не знал о том. Но желание уже увлекает его.

— Не будешь ли ты добра дать мне чашку чаю, Китти?

Голос его звучит, как будто песок застрял у него в горле. Он

протягивает чашку, теперь она должна поднять руку, протянуть ее через стол по направлению к нему. Он видит, — с ее браслета свисает медальон. Его рука цепенеет на мгновение, но нет: это зеленый камень в круглой оправе, который с тихим звоном ударяет о фарфор. Его благодарный взгляд, как поцелуй, ласкает темные волосы Китти.

С минуту он переводит дух.

— Кусочек сахару, будь любезна, Марго.

Тонкая рука поднимается над столом, протягивается к серебряной сахарнице и передает ему. Рука его дрожит, и он видит, как там, где кисть скрывается в рукаве, с прекрасного плетеного браслета спускается старая серебряная монета, спиленная восьмиугольником величиной в пенни; вероятно, наследственная вещица. Да, восьмиугольник, с остриями краями, — тот, что вчера горел на его теле. Его рука не перестает дрожать, дважды берется он за щипцы и лишь тогда опускает кусок сахару в свой чай, который так и забывает выпить.

Марго! Это имя, крик невероятного изумления, дрожит на его губах, но он стискивает зубы. Он слышит, как она разговаривает, и голос ее звучит для него так чуждо, как если бы кто-нибудь говорил с трибуны: холодный, рассудительный, слегка шутливый, с таким ровным дыханием, что его почти охватывает ужас пред лицом ужасающей лжи ее жизни. Неужели это действительно та женщина, чье горячее дыхание он пил вчера, чьи влажные губы прижимал, — губы, что бросились на него в ночи, как хищный зверь? Оцепенелый, продолжает он всматриваться в ее губы. Да, это упрямство, эта замкнутость, — только на этих острых губах могли они скрываться, но что значил тогда этот пыл?

Он внимательно смотрит на ее лицо, как если бы видел ее впервые. И в первый раз чувствует он, торжествуя, дрожа от счастья и почти в слезах, как хороша она в своей гордости, как притягательна в своей таинственности. Его взгляд страстно отмечает круглую линию ее бровей, неожиданно ломающуюся под острым углом, погружается глубоко в сердолик серо-зеленых глаз, целует бледную, слегка просвечивающую кожу щек, смягчает для поцелуя острую напряженность ее губ, блуждает по светлым волосам и, быстро опускаясь, охватывает сладострастно всю ее фигуру. Он не знал ее до этого мгновения. Он поднимается из-за стола, его колени дрожат. Он упоен ее образом, как крепким вином.

Внизу его сестра уже сзывает всех. Лошади готовы для утренней прогулки, нервно танцуют и нетерпеливо кусают удила. Быстро вскакивают все один за другим в седла, и пестрая кавалькада движется по широкой аллее сада. Сначала едут медленной рысью, ленивый ритм которой так не совпадает с бурным потоком его крови. Но за воротами отпускают поводья и мчатся, свернув с дороги, направо и налево по лугам, еще подернутым утренним туманом. Ночью, должно быть, пала сильная роса, потому что под стелющейся дымкой блестят беспокойные искорки и в воздухе удивительная свежесть, точно от близкого водопада. Сомкнутая группа распадается, цепь всадников разрывается на красочные куски, некоторые всадники уже скрылись в лесу и за холмами.

Марго одна из первых впереди. Она любит дикий бег, страстный порыв ветра, который треплет ее волосы, неописуемое ощущение галопа и свиста в ушах. Следом за ней мчится мальчик. Он глядит на ее гордую, выпрямившуюся фигуру, красиво раскачивающуюся в диком беге, иногда видит ее лицо, покрытое легким румянцем, блеск ее глаз, — ив том, с какой страстью она отдается ощущению своей силы, он снова узнает ее. Он чувствует отчаянную вспышку страсти. Его охватывает непреодолимое желание овладеть ею немедленно, сорвать ее с лошади и сжать в своих объятиях, снова пить ее неукротимые уста, ловить на своей груди неровные удары ее возбужденного сердца. Удар ноги — и его лошадь, заржав, мчится вперед. Теперь он рядом с ней, его колени почти касаются ее, стремена тихо звенят. Теперь он должен заговорить, он должен… «Марго», — бормочет он. Она поворачивает голову, поднимает крутые брови. «В чем дело, Боб?» Холодно произносит она эти слова. Холодно и ясно смотрят ее глаза. Дрожь пронизывает его с головы до ног. Что он хотел сказать? Он сам уже этого не знает. Он что-то бормочет о возвращении. «Ты устал?» — спрашивает она слегка насмешливо, как ему кажется. «Нет, но другие так отстали», — произносит он с трудом. Мальчик чувствует, что еще минута — и он сделает что-нибудь безумное: протянет к ней руки, или разрыдается, или ударит ее хлыстом, нервно дрожащим в его руке. Резко дергает он лошадь назад, так что она становится на дыбы. Марго мчится вперед, прямая, гордая, недоступная.