Цена желаний - [23]

– Сегодня, мистер Верикер, девятнадцатое июня.

– Тогда, пожалуй, нет. То есть, смотря что, конечно. Нет – если вы собираетесь спросить, что в тот день было на завтрак, или выходил ли я гулять, или…

– Я собираюсь вас спросить, помните ли вы, что написали своему сводному брату письмо, в котором просили его дать или одолжить вам пятьсот фунтов?

– Я написал его третьего?

– Вы помните, что написали это письмо, хоть и не запомнили, какого числа?

– Держу пари, что да, – сказал Кеннет. – И с тех пор, как я услышал об убийстве, я рву на себе волосы, что это сделал.

– И помните также второе письмо, которое написали своему сводному брату предположительно после получения его отказа прислать вам деньги?

Кеннет нахмурился.

– Нет, боюсь, что нет. Разве я написал второй раз? Суперинтендант открыл свой бумажник и вынул листок почтовой бумаги.

– Вот это, мистер Верикер.

Кеннет наклонился, чтобы прочесть, и расхохотался:

– О Господи, конечно! Простите! Я было совсем позабыл!

– Вы так рассердились, что написали вашему сводному брату, что вам доставит удовольствие свернуть ему шею…

– Мерзкую шею, – поправил Кеннет.

– Да, мерзкую шею, именно такое выражение вы и употребили. Вы настолько вышли из себя, что написали это, а потом начисто забыли?

– Нет, я забыл только, что написал, – возразил Кеннет. – Я не забыл, что хотел свернуть ему шею. Не такая уж у меня плохая память.

– Понятно. Должен ли я так понимать, что это страстное желание не оставляло вас?

Джайлз сделал слабое движение, будто протестуя, но Кеннет заговорил прежде, чем его можно было остановить:

– До некоторой степени. Всякий раз, когда мне случалось о нем думать. Но это был только прекрасный сон. Я не мог его воплотить. Арнольд был слишком сильный, мне одному с ним было не справиться.

Наступило молчание. Потом суперинтендант сказал:

– Понимаю. Кажется, вы сказали, что обручены. – Кеннет кивнул. – Вы давно обручены, мистер Верикер?

– Примерно три месяца.

– Можно узнать, когда вы собираетесь жениться?

– Думаю, что нельзя, суперинтендант, – сказал Джайлз и потерся плечами о каминную доску.

– Вы можете советовать своему клиенту все, что считаете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос ему будет задан, – заметил Ханнасайд.

– Пусть спрашивает меня, что хочет, – сказал Кеннет. – Я не возражаю. Не имею ничего против полиции. Я не знаю, когда женюсь. У моей суженой религиозные предрассудки.

– Что у нее? – испугался Ханнасайд. Кеннет неопределенно махнул трубкой.

– Религиозные предрассудки. Почитание мертвых. «Расчет, расчет, приятель! От поминок холодное пошло на брачный стол».[4] «Ромео и Джульетта», – сообщил он.

– «Гамлет», – холодно поправил его суперинтендант.

– Во всяком случае, Шекспир.

– Вы имеете в виду, что ваша невеста хочет отложить свадьбу на время, пока вы в трауре?

– Это ей не удастся. Она прекрасно знает, что я не соблюдаю траура.

– Мистер Верикер, вы назначили день вашей свадьбы до субботы или нет?

– Нет.

– Я задам вам прямой вопрос, который вашему поверенному не понравится, – сказал Ханнасайд с едва заметной улыбкой. – День свадьбы не был назначен из-за денежных затруднений?

– О моем поверенном можете не волноваться, – любезно сказал Кеннет. – Когда все и так ясно, отрицать – только подкладывать самому себе свинью, тут меня не поймаешь. Конечно, из-за денег. Моя мадам не любит квартировать – между прочим, хотел спросить тебя, Джайлз. Что означает «квартировать»?

– Не знаю, – сказал Джайлз.

– Ладно, в общем не важно, – сказал Кеннет, снимая вопрос. – Сейчас, когда умер Арнольд, не об этом речь.

– Да, не об этом, – многозначительно сказал Джайлз. – Что бы ни означало, это явно не то, что иметь особняк на Итон-плейс.

Кеннет вынул изо рта трубку.

– Давай выясним сразу, – сказал он. – Ни за что на свете я не стану жить в роскошном особняке и даже в чем-то, отдаленно о нем напоминающем. Это – окончательно, и можешь так и передать Вайолет вместе с моим приветом и любовью.

– Хорошо. Где же ты намерен жить?

– Там, где я живу сейчас. Если Вайолет нужны пуды жемчуга, парчовая кровать и «роллс-ройс» – это пожалуйста, но и только. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. – Он встал и отбросил со лба завиток. – Можешь также сказать ей, – продолжал он, и глаза его загорелись, – что эти руки, – и он выбросил вперед руки, широко расставив пальцы, – стоят больше, чем Арнольдовы грязные пальцы, и обо мне люди будут говорить, когда о нем давным-давно позабудут!

Чарльз Каррингтон заморгал и посмотрел на Ханна-сайда – какое на него впечатление произвела эта вспышка. Ханнасайд наблюдал за Кеннетом. И молчал. Вызывающий взгляд Кеннета остановился на его равнодушном лице.

– Вот чего я не понимаю! – продолжал он. – Я мог бы убить Арнольда, потому что он мне отвратителен – отвратителен его ум стяжателя, его вульгарный вкус – но не из-за двухсот пятидесяти тысяч фунтов!

– Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? – бросил Ханнасайд.

– Не задавайте идиотских вопросов, – огрызнулся Кеннет. – Конечно, нужны, кому ж они не нужны?

– Никому из моих знакомых, – сказал Ханнасайд и встал. – В данный момент у меня больше нет к вам вопросов, ни идиотских, ни иных.