Цена соли - [88]

— Алло? — связь была паршивой. — Я получила письмо — то, которое с чеком. Что случилось, Кэрол?.. Что?..

Измученный голос Кэрол пробился сквозь шум помех и повторил:

— Я думаю, эта линия прослушивается, Тереза… С тобой все хорошо? Ты возвращаешься домой? Я сейчас не могу долго говорить.

Тереза нахмурилась, не в силах подобрать слова.

— Да, я думаю, я могу выехать сегодня, — а потом выпалила, — что происходит, Кэрол? Я, правда, не могу так, я же ничего не знаю!

— Тереза! — одним этим словом Кэрол словно перечеркнула все слова Терезы. — Ты вернешься домой, чтобы я смогла тебе все объяснить?

Терезе показалось, что она слышит, как Кэрол нетерпеливо выдохнула.

— Но мне нужно знать. Ты вообще сможешь со мной встретиться, когда я вернусь?

— В этом вся ты, Тереза.

Разве так они разговаривали друг с другом? Разве такими словами?

— Но ты сможешь?

— Я не знаю, — ответила Кэрол.

Холодок пробежал по ее рукам, верх, до самых пальцев, сжимавших телефонную трубку. Она чувствовала, что Кэрол ненавидит ее. Потому что все случилось по ее вине, из-за ее глупого, ужасного промаха с письмом, которое нашла Флоренс. Что-то произошло, и, наверное, теперь Кэрол не сможет и даже не захочет видеть ее снова.

— Судебное разбирательство уже началось?

— Все завершилось. Я написала тебе об этом. Я больше не могу говорить. До свидания, Тереза, — Кэрол подождала ее ответа. — Я должна сказать тебе «до свидания».

Тереза медленно повесила трубку.

Она стояла в вестибюле гостиницы, глядя на размытые фигуры за стойкой регистрации. Она вытащила письмо Кэрол из кармана и перечитала его, но голос Кэрол все еще звучал совсем рядом, нетерпеливо повторяя: «Ты вернешься домой, чтобы я смогла тебе все объяснить?» Она вытащила чек, окинула его взглядом еще раз — сверху донизу — и медленно разорвала его. И бросила клочки в медную плевательницу.

Но она не разрыдалась, пока не вернулась домой и снова не увидела комнату — двойную кровать, что провисла посередине, и пачку писем от Кэрол на столе. Она не могла оставаться здесь еще на одну ночь.

На эту ночь она переберется в отель, и если то письмо, о котором упомянула Кэрол, не придет сюда завтра утром, она все равно уедет.

Тереза вытащила свой чемодан из шкафа, поставила на кровать и раскрыла. В одном из кармашков торчал уголок сложенного носового платка. Тереза достала его и поднесла к носу, вспоминая утро в Де-Мойне, когда Кэрол капнула на платок каплю духов, сложила его в кармашек и отпустила по этому поводу рассмешившее Терезу едкое замечание. Тереза стояла с одной рукой на спинке стула, а другую сжала в кулак и бесцельно приподнимала и опускала. Все, что она чувствовала, было таким размытым, как и стоявший перед ней стол с письмами на нем. Затем ее рука вдруг потянулась к письму, прислоненному к книге в дальней части стола. Она не видела раньше этого письма, хотя оно лежало на виду. Тереза разорвала конверт. Это было письмо, о котором сказала Кэрол. Письмо было длинным, и чернила на каких-то страничках были бледными, а на других — темными, и в тексте попадались зачеркнутые слова. Она прочла первую страницу, вернулась к началу и перечитала снова.

«Понедельник.

Моя дорогая,

Я даже не иду в суд. Этим утром мне в частном порядке показали то, что Хардж собирался предъявить против меня. Да, у них есть записи нескольких разговоров — с подписью „Ватерлоо“, и участвовать в судебном заседании было бы бессмысленно. Это был бы позор — странным образом, не для меня, но для моего собственного ребенка, не говоря уже о том, что я не хочу впутывать в это дело тебя. Сегодня утром все было очень просто — я просто сдалась. Теперь адвокаты говорят, что очень важно понять, что я намерена делать в будущем. От этого зависит, увижу ли я еще когда-нибудь собственного ребенка, потому что Хардж с легкостью получил полное право опеки над ней. Вопрос был поставлен так: прекращаю ли я видеться с тобой (и тебе подобными — они так и сказали!). Хотя его не так явно сформулировали. Там была дюжина физиономий, которые открывали свои рты и вещали, как судьи судного дня — напоминая мне о моем долге, моем положении и моем будущем. (А что за будущее они уготовили мне? Собираются они посмотреть на него через полгода?) — и я сказала, что прекращу видеться с тобой. Я задаюсь вопросом, поймешь ли ты меня, Тереза, поскольку ты так юна и никогда даже не знала матери, которая бы тебя без памяти любила. За такое обещание они одарили меня своей замечательной наградой — привилегией видеться с моим ребенком несколько недель в году.

Несколько часов спустя…

Здесь Эбби. Мы говорим о тебе — она шлет тебе свою любовь, так же как я свою. Эбби напомнила мне о некоторых вещах, которые я уже знаю — что ты очень юна, и что ты меня обожаешь. Эбби не думает, что мне следует посылать тебе это письмо, а нужно рассказать все, когда ты вернешься. Мы только что практически из-за этого поругались. Я говорю ей, что она не знает тебя так, как знаю я, и, думаю, сейчас она не знает меня так же, как знаешь меня ты в некотором роде, и это касается чувств.

Сегодня я не очень счастлива, моя милая. Я пью виски, хотя знаю, что ты сказала бы, что он вгоняет меня в тоску. Но я оказалась не готова к происходящему — после всех этих недель с тобой. Это было счастливое время — и ты знаешь это не хуже меня. Хотя все, что мы знаем — только начало. Я пытаюсь сказать тебе в этом письме, что ты даже не знаешь, что было бы дальше, и, вероятно, ты никогда и не захочешь узнать, и не предполагалось, что узнаешь… в смысле, это не было суждено судьбой. Мы никогда не боролись, никогда не возвращались, зная, что ничего больше не хотели на небе и земле, кроме как быть вместе. Любила ли ты меня настолько сильно, я не знаю. Но это все только часть целого, а то, что мы знали — всего лишь начало. Все длилось так недолго. И по этой причине не успело к тебе прикипеть. Ты говоришь, что любишь меня, всякую, даже когда я ругаюсь. Я говорю, что люблю тебя всегда, такую, какая ты есть, и ту, которой станешь. Я бы заявила об этом в суде, если бы это что-то значило для тех людей или могло бы что-то изменить, потому что это не те слова, которых я страшусь. Я хочу сказать, дорогая, я отправлю тебе это письмо и думаю, ты поймешь, почему я это делаю, почему я вчера сказала адвокатам, что больше не увижусь с тобой, и почему я вынуждена была им это сказать, и я бы тебя недооценивала, если бы подумала, что ты этого не поймешь или что ты предпочла бы узнать обо всем позже.»