Цена соли - [86]

Она приходила домой только затем, чтобы почти сразу снова побрести на улицу, сопротивляясь порывистому ветру или позволяя ему завести себя на такие улицы, куда иначе она бы ни за что не пошла. В освещенных окнах она видела девушку, сидящую за пианино, а в другом — смеющегося мужчину, а еще в одном — женщину за шитьем. Потом она вспоминала, что даже не может позвонить Кэрол, признавалась себе, что даже не знает, чем занята Кэрол в этот момент, и чувствовала себя еще более опустошенной, чем ветер. В письмах Кэрол не говорила ей всего, она чувствовала это, не говорила самого худшего.

В библиотеке она смотрела книги с фотографиями Европы — мраморные фонтаны в Сицилии, залитые солнцем руины Греции — и размышляла, действительно ли они с Кэрол когда-нибудь туда поедут. Было так много всего, чего они еще не успели совершить. Первое путешествие через Атлантику. Все те утра, просто утра, не важно где, когда она могла бы приподнять голову с подушки и увидеть лицо Кэрол, и знать, что этот день принадлежал им, и что ничего их бы не разлучило.

А потом еще эта прекрасная вещица, мгновенное завораживающая взгляд и сердце — в темной витрине антикварной лавочки на улице, где она никогда раньше не бывала. Тереза не сводила с нее глаз, чувствуя, как она утоляет какую-то забытую и не имеющую названия жажду у нее внутри. Большая часть фарфоровой поверхности была расписана маленькими яркими ромбиками цветной эмали — насыщенно синими, и темно-красными, и зелеными, с золотыми каемками, блестевшими, как шелковое шитье даже под покрывавшим их тонким слоем пыли. И золотое колечко для пальца на ободке. Это был крохотный подсвечник. «Кто сделал его, — задумалась она, — и для кого»?

На следующее утро она вернулась и купила его, чтобы подарить Кэрол.

Этим же утром пришло письмо от Ричарда, переадресованное из Колорадо Спрингс. Тереза уселась на одну из каменных скамеек на улице, где была расположена библиотека, и распечатала его. Оно было в служебном конверте с надписью «Компания Семко. Сжиженный газ — Печи — Обогреватели — Морозильники». Имя Ричарда было указано в шапке фирменного бланка в качестве главного управляющего отделения в Порт Джефферсоне.

«Дорогая Тереза,

Мне нужно поблагодарить Денни за то, что он сообщил мне, где ты находишься. Ты можешь счесть это письмо излишним, и может быть, для тебя оно таким и является. Может быть, ты все еще в этом угаре, в котором ты была, когда мы тем вечером разговаривали в кафетерии. Но я чувствую необходимость прояснить одну вещь — дело в том, что я больше не испытываю тех чувств, которые испытывал еще две недели назад, и последнее письмо, которое я тебе написал, было ничем иным, как последней судорожной попыткой, и я знал, что это безнадежно, когда писал его, я знал, что ты не станешь отвечать, да я и не хотел, чтобы ты ответила. Я понимаю, что тогда и перестал тебя любить, и сейчас основное чувство, которое я к тебе испытываю, и которое присутствовало с самого начала — это отвращение. И то, что ты вцепилась в эту женщину и перестала замечать всех вокруг, эти отношения, которые, я уверен, уже стали к этому времени грязными и извращенными — это вызывает у меня омерзение. Я знаю, что это долго не продлится, как я с самого начала и говорил. Единственное, что вызывает сожаление, это то, что позже ты сама себя будешь стыдиться, и тем сильнее, чем сильнее сейчас эти отношения испортят тебе жизнь. Это безответственно и по-детски, как жить, питаясь цветками лотоса или какими-нибудь тошнотворными леденцами вместо хлеба и мяса. Я часто думал над теми вопросами, которые ты мне задала в день, когда мы запускали змея. Надо было мне тогда сделать что-то, пока не стало слишком поздно, потому что тогда я тебя любил настолько, что мог бы попытаться спасти. Теперь — не люблю.

Люди до сих пор спрашивают меня о тебе. И что прикажешь им отвечать? Я намерен говорить им правду. Это единственный способ, которым я могу от этого избавиться, и я больше не могу держать это в себе. Я отослал несколько твоих вещей, остававшихся у меня в доме, назад в твою квартиру. Малейшее напоминание или контакт с тобой угнетают меня, заставляют меня хотеть больше никогда не прикасаться ни к тебе, ни к чему-либо, с тобой связанному. Но я говорю с позиции разума, и скорее всего, ты ни слова не поймешь. Кроме, может быть, одного: я не хочу иметь с тобой ничего общего.

Ричард.»

Она видела, как тонкие губы Ричарда сжимаются в прямую линию — именно так они должны были выглядеть, когда он писал это письмо — в линию, которую все равно нарушал крохотный изгиб верхней губы. На мгновение она ясно увидела его лицо, а потом оно чуть вздрогнуло и исчезло — размытое и такое же далекое от нее, как и его стенания в письме. Он встала, положила письмо назад в конверт и пошла дальше. Она надеялась, что ему удалось вытравить ее из себя. Но она живо могла себе представить, как он рассказывает людям о ней — в той любопытной манере искреннего участия, которое она заметила в нем еще в Нью Йорке, до того как уехала. Она представила, как каким-нибудь вечером в баре Палермо Ричард рассказывает о ней Филу, представила, как он рассказывает супругам Келли. Ей будет абсолютно все равно, что бы он ни сказал.