Цена ошибки - [4]

И дальше незаблуждающаяся директриса повесила трубку.

Выслушав бессвязный лепет насмерть перепуганной, потерянной матери, Игорь равнодушно пожал плечами:

— Написал, что думал. Врать надоело! Мне с этим Министерством образования новогодними открытками обмениваться не придется! А насчет моего будущего… Да не их это забота! Пойду в армию. На завод меня и без аттестата возьмут. Плевать мне на их бумаженцию! Потом получу в вечерке.

Сочинение Лазарева получило бурную, шумную огласку. Дело действительно дошло до министерства, но классная руководительница Игоря, седенькая Клара Трофимовна, преподавательница географии и заслуженный педагог страны, обратилась в редакцию молодежной газеты с гневным письмом. В нем она категорично заявила, что Игорь имел полное право на свое мнение и что не дать ему аттестат и заслуженную медаль, как неизменному отличнику, никакое министерство не имеет права. Это несправедливость и антипедагогические действия.

Разыгрался настоящий скандал. Газета неожиданно выступила на стороне Игоря, опираясь на мнение известной учительницы и даже ратуя за свободу взглядов в отдельно взятой школе. За сочинение поставили тройку, аттестат выдали, но с медалью пришлось проститься.

— На самом деле человек не может всю жизнь пролежать на диване — это гротеск, — осторожно попытался вразумить Игоря отец. — Человек, даже самый обеспеченный, какого бы он ни был происхождения, всегда ищет себе занятие. Поэтому старый князь из «Войны и мира», из любви к искусству работающий на станке, более правдоподобный образ, чем Обломов. А что для здоровья надо двигаться и быть деятельным — показывает пример не только человека, а вообще любого живого существа. Известно, что такой зверек, как ленивец, живет недолго. Это научный факт.

— Вася, — жалобно сказала мать, — оставь его. Он слишком умный! И дай мне валидол.

На выпускной вечер Игорь демонстративно не пошел. Аттестат получил отец.

Начиналась новая жизнь. И Игорь Лазарев вполне сознательно вступил в нее другим, новым человеком.

Лето выдалось жаркое. Очумевшие люди, превратившиеся почти в роботов, вечерами безразлично, автоматически плелись к метро или троллейбусам, мечтая о кружке холодного кваса или ледяного «Боржоми». А еще лучше — о проливном дожде. Ни того, ни другого, ни третьего не намечалось. И жизнь, жестокая и насмешливая, требовала своего и не позволяла целыми днями валяться на пляже.

Экзамены… Вступительные экзамены в вузы… Эти страшные, прямо-таки кошмарные слова заставляли покрываться мурашками озноба даже в тридцатиградусную жару. Игорь трепетал от них, психовал и нервничал еще больше — по замкнутому кругу. Он ненавидел самого себя, когда разрешал себе эдакую слабость, как нервы, — что он как изнеженная, избалованная девица? — но продолжал вибрировать.

В то утро он стоял в переполненном автобусе, держась за перекладину и одновременно умудряясь перелистывать учебник по химии, пытаясь на ходу еще раз вспомнить самое сложное, самое занозистое, на чем легко споткнуться на экзамене. Вдруг Игорь ощутил чужую руку в кармане своих брюк. Крепкая ладонь, вкрадчивая и ловкая, уверенно ползла все ниже и ниже, в глубину. Кошелек! Сколько раз мать предупреждала его не носить деньги в карманах! Игорь резко оглянулся и наткнулся на взгляд узких водянистых глаз невысокого мужичонки. И сразу почувствовал острую боль — воришка лезвием располосовал не только карман, но и ногу… Истошно заголосила какая-то женщина, заметив кровь. Узкоглазый стал проталкиваться к выходу. Задержать его никто не осмелился…

Игорь стоял, прижимая пальцы к напитывающимся кровью брюкам, и думал: а как же экзамен по химии?…

В больнице он пролежал два месяца. Рана никак не заживала, образовался свищ. Каждый день приходила мать, сидела возле и говорила о том, что это счастье — нога цела, и врачи здесь замечательные, и армия теперь Игорю не грозит… Его действительно позже освободили от службы вчистую, выдали белый билет и заявили: «Свободен!»

Заодно он стал свободен и от учебы.

Когда Лазарев выписался из больницы, пересохшую за лето землю уже усердно поливали осенние, трудолюбивые, аккуратные дожди и экзамены в вузы давным-давно закончились. Надо было думать, чем заниматься. Мать посоветовала часовую мастерскую.

— Ты знаешь, — оживленно поделилась она сокровенным, — я еще в детстве обожала смотреть на часовщиков! Они так тихо колдовали над часами, надвинув на один глаз лупу! Я смотрела на них и представляла их настоящими волшебниками. Даже пальцы их казались мне колдовскими. И я подолгу стояла рядом в ожидании чуда. «Ты что, девочка? — как-то спросил меня мастер, глянув в мою сторону одним глазом. Второй у него был под лупой. — Ты зачем так часто сюда ходишь?» Я смутилась и убежала… Так и не дождалась чуда…

Мать выразительно покосилась на отца, смирно сидящего на диване с чашкой кофе в руках. Отец на этот взгляд никак не прореагировал — давно привык. Он был старше матери на шестнадцать лет, баловал ее, как малое дитя, носился с ней, как с любимой игрушкой, исполнял любое ее желание. В результате мать сделалась невыносимо капризной и жеманной, не терпела ни малейших возражений и всегда настаивала на своем. Правда, вела себя так исключительно с отцом. Переносить эти свои уже неплохо отработанные и освоенные методы воздействия на других мать не решалась. А Игоря в глубине души побаивалась — он нередко посматривал на нее ехидно и понимающе. И тогда мать начинала стыдиться себя и своего поведения. Но продолжалось это недолго.