Цена добра - [23]

В этом красивом парке у меня есть свой любимый уголок – розовая аллея! Полюбила я ее за один цветок: ярко-красная роза на толстом стебле, она раскрывает свой бутон раньше всех; ее лепестки сверкают в окружении крупных, как граненый изумруд, зеленых листьев. Каждый день, идя на работу, я боялась не увидеть свой любимый цветок: вдруг чья-то рука, не дрогнув, сорвала эту розу? Но, хотя мы и критикуем нашу молодежь, видимо, она тоже не чужда красоты.

Но однажды, возвращаясь с работы, я опять пошла по той тропинке, чтобы сказать своей любимице «спокойной ночи». Не успела подойти, как с розы упал один алый лепесток. Я подняла его, и мне на ладонь упали две капельки воды. Сердце мое учащенно забилось: «Он плачет», – думала я. Может, это была росинка или дождинка. Но на самом цветке потеря одного лепестка как будто не отразилась – он по-прежнему стоял, застыв в своем великолепии.

На другой день я увидела около цветка еще два упавших лепестка, а сам цветок как бы побледнел, согнулся. Я поспешила уйти, что-то тяжелое начало душить меня, и слова, как рассыпавшиеся лепестки цветка, сложились в памятник розе:

Цветы умирают стоя На самом большом ветру. От горькой и гордой их позы, От поднятой их головы Ничто не останется прозе Для пошлой ее молвы. Цветы умирают стоя, Не пряча признательных слез, Уж очень все это скоро, Они б еще много смогли… Уходят возвышенно-скорбно, Как добрые люди с земли…

Уже через десять дней не осталось ни одного лепестка на твердом стебельке. «Вот и все. Но ведь остался корень, значит, весной опять раскроются бутоны и появятся новые цветы!» – думала я. Дважды оглянулась. «Аллах, дай мне возможность увидеть новую весну, ведь и человек не знает, когда он упадет, как лепестки цветка; Аллах, люблю я жизнь, и каждый миг, который ты мне подаришь, я буду ценить, как вечность, и творить добро».

Сушеный сыр

Но проклинаю тех, кто вновь и вновь,

Предав друзей и женщину предав,

Спокойно пьет за дружбу и любовь.

Не так уж трудно догадаться мне —

Настояно вино на горькой лжи.

И плавают в отравленном вине

Расцвеченные бликами ножи.

И падают бокалы со стола

В хмельном тумане, опустев едва,

И, как осколки тонкого стекла,

Пронзают сердце хлесткие слова.

Фазу Алиева

«Аллах, ты прости меня, грешную, я не думаю, что кто-то положил яд в наш сыр. Аставпирулла!»

Моя бабушка

Когда я еще была маленькой, в горах все хозяйки сушили сыр. Летом корова давала много молока, и хозяйки топили масло, которое прятали в кувшинах, а из творога они делали круглые толстые лепешки. Посыпав чуть-чуть солью, их клали на бревна веранды и там они сушились. А зимой их заливали холодной водой, они разбухали, становились мягкими, и из них готовили чуду или пельмени.

Однажды бабушка сказала:

– Фазу, иди возьми сыр. Залей водой, завтра будем делать чуду.

– Хорошо, бабушка, большой круг взять?

– Средний бери.

Я сделала, как она сказала. Утром смотрю: сверху такой белый, сверкающий сыр, когда распался на части, оказался внутри наполненным черными крупицами. Я такое видела в первый раз.

– Бабушка. Посмотри!

– Вуя! – крикнула бабушка, потом прочла молитву. – Видишь, внученька, как бывает, сверху сверкает, а внутри черным-черно.

Такие бывают и люди: тебе улыбаются, показывая последний зуб, а в сердце деготь кипит, ища случая на тебя вылиться.

– Я это птицам посыплю!

– Нет! Нет! – сказала бабушка, опять читая молитву. Они могут отравиться. Собери до крупинки, мы зароем их за аулом. Пусть там гниют.

И мы с бабушкой пошли за село и закопали испорченный сыр. Бабушка все время читала молитвы, а я говорила «Аминь!».

И сосулька растаяла

Лишь я один, горя, лежу во мгле,

Когда лучи от мира солнце прячет;

Для всех есть отдых, я ж томлюсь, и плачет

Моя душа, простерта на земле.

Микеланджело

«Допустим, однако, что глаз умеет видеть, а душа чувствовать».

Стендаль

На улице морозной безветренно, солнце светит, и снег, что выпал вчера ночью, под его лучами сверкает золотыми искрами, да так, что больно смотреть. Когда я была маленькой и жила в ауле, зимой выпадал такой снег, что сугробы доходили до крыши второго этажа. Такую радость приносила зима, что с улицы не хотелось возвращаться домой. Дети со всего аула высыпали на улицу; почти у всех были самодельные санки, на которых катались, не чувствуя ни холода, ни голода. Сколько восторгов дарила нам красота зимы: выпавший ночью снег превращал аул в какую-то сказку; а как красивы были горы, покрытые снегом: они будто вырастали, возвышались над селом великанами в белоснежных папахах. И так хотелось к ним, в высоту, туда, где они соединялись с таким же чистым, пронзительным небом. Внутри все становилось светлее, чище; и свет, и чистота рождали мечты, которые соединялись, окрылялись и рождали все новые и новые фантазии… С крыш домов свисали тяжелые, причудливые сосульки. Под теплыми лучами солнца они начинали плакать чистыми, прозрачными слезами.

Давно я не видела такой зимы. Аульчане тоже жалуются, что вот уже несколько лет не было хорошего снега. Но почему же я всегда вижу себя в аульской зиме? Качусь на куске доски с горки вниз, а потом снова поднимаюсь на возвышенность, таща за собой свои более чем скромные саночки. С крыши со звоном падает большая сосулька, бегу к ней, беру кусочек, отколовшийся от него, держу обеими руками. Она такая чистая, прозрачная, солнечные лучи преломляются в ней. Но между моими пальцами начинает капать вода. Сосулька становится все меньше и меньше, а рукава платья тяжелее и тяжелее. И вот сосулька стала такой маленькой, как конфетка. Как ее сберечь? Сосулька, крепись! Не отнимай у меня веры в жизнь! Я живу в мечтах, я держусь за малюсенькую сосульку, которую крепко сжимаю дрожащими руками… «Моя душа простерта на земле».