Цемент - [30]

— О заводе пока помолчим, товарищ Чумалов. Пустить его не в нашей власти. А вопрос о сооружении бремсберга я поставлю на ближайшем заседании экосо.

Глеб в изумлении опустил трубку и встретил глаза предисполкома. Он все острее и острее ощущал беспричинную ненависть к Бадьину. Эту ненависть он почувствовал в первые же минуты.

— То есть как это — не в нашей власти? Ведь это — позор: завод не освещает даже своих закоулков, не говорю о квартирах рабочих. Всюду — разлом: ни дверей, ни окон, а если есть двери, так вместо замков — простая веревка или проволока. Как же вы хотите, чтобы завод не грабили? Кто плодит такую разруху, вы или рабочие? На завод идут наряды жидкого топлива. А где эти наряды? Скажем, перемол клинкера. Несметное богатство прежней разработки сырья… А лабазы — пустые, но клепок — горы. Вы кричите о лодырях и бездельниках, но сами размножаете дармоедов и волынщиков. Плох ревтрибунал, если он не карает за бесхозяйственность и саботаж. Я так ставлю вопрос, товарищ предисполком.

— Товарищ Чумалов, мы умеем ставить вопросы не хуже вас Надо исходить из конкретной обстановки. Помимо Госплана мы не можем решать вопросов, имеющих общегосударственное значение.

— Я и говорю об общегосударственном значении, товарищ предисполком.

— Придет время, поставим и этот вопрос, товарищ Чумалов Все зависит от перспектив новой экономической политики. Этот момент — не за горами…

— Я думаю так, товарищ предисполком: мы, коммунисты, не только должны быть точными исполнителями директив и предписаний, но и… самое главное… орудовать инициативой и творчеством.

Бадьин завертел ручкой телефона.

— Вот что, Шрамм: зайди-ка сейчас ко мне на минутку.

Он прищурил один глаз и с холодной насмешкой проследил за трубкой Глеба. Глеб тоже прищурился, и оба они поняли, что с этого часа они никогда не будут друзьями.

— Всякий хозяйственник, товарищ Чумалов, тем ценнее, чем больше и крепче он нажимает на то, что у него горит под пяткой. Правило: не целое, а — часть; не сказка, а — кусок хлеба. Вы знаете, что нам угрожают бандиты? Они окружили нас, как волки. Борьба с ними требует затраты тех сил, которые нужны для восстановления хозяйства. Нужен новый метод борьбы с ними, новая стратегия. Ваш проект о немедленном пуске завода — нелеп: вы не учитываете хозяйственной конъюнктуры. Но если вы сумеете сейчас обеспечить снабжение города топливом, вы совершите настоящий героический подвиг.

Глеб в упор посмотрел на Бадьина. Несомненно, этот черномазый — умен и знает не хуже Глеба, как надо держать курс настоящего дня, но он ведет линию высокого дипломата или, как оппортунист и деляга, не желает стать выше злободневного факта.

— Вы, товарищ предисполком, гоняетесь с молотком за блохами. Красная Армия била по целым антантам во имя большой идеи — социализма. Только этим был жив человек, на этом он рос и ковался заново. А ваши кусочки плодят дармоедов и потребителей. Что вы конкретно сделали для восстановления производства Ничего. Чем вы воодушевляли народ? Ничем. А ведь к этому мы подошли вплотную.

— И это я знаю не хуже вас, товарищ Чумалов. Мы об этом говорили на каждой партконференции, на съездах Советов и профсоюзов: производственные силы, экономический подъем республики, электрификация, кооперация и прочее. А где у нас реальные возможности?

— Такой вопрос, товарищ Бадьин, может задать только аполитичный спец, а не вы… За годы войны мы вытоптали все поля, а теперь их надо пахать. Пока не задымят трубы, мужик будет бандитом, а рабочий — босяком.

Бадьин усмехнулся, и глаза его похолодели от скуки.

— Подождем, товарищ Чумалов, что решит  десятый съезд партии.

Этот рабочий настолько же упрям, насколько наивен и близорук Это — те демагоги, которые мешают нормальному ходу сложной работы по управлению краем. Одержимые мечтатели, они из образов будущего создают трескучую романтику настоящего, изъеденного разрухой.

Вошел высокий человек с портфелем, весь в желтой коже, от картуза до ботфорт, с рыхлым лицом скопца, с золотым пенсне на бабьем носу. Не здороваясь, он сел у стола, лицом к лицу с Глебом, и застыл в позе напряженного спокойствия. Он был похож на восковую фигуру из паноптикума: все подделано под живое, а сам — чучело.

— Слушай, Шрамм: что может предпринять совнархоз, если на днях будет поставлен вопрос о частичном пуске завода?

Медленно, бесстрастно, без всякого выражения, Шрамм механически сообщил:

— Совнархоз учел и сохранил все государственное имущество — от сложных машин до старой подковы. Мы не можем предпринимать ничего и нигде, если нет соответствующих предписаний. Но нашему аппарату приходится тратить дорогое время на борьбу со всякими проектами и предложениями, исходящими от разных предприятий и частных лиц. Люди не понимают, что совнархоз — не похоронное бюро.

— Согласен, Шрамм, но совнархозу предстоит заработать в ударном порядке. Из похоронного бюро он должен превратиться в предприимчивого хозяина.

На Шрамма слова Бадьина не произвели никакого впечатления.

— Совнархоз получает всякие   задания и  планы только от промбюро.

Бадьин откинулся на спинку стула и, оглядывая Шрамма с пренебрежительной усмешкой, повысил свой гулкий голос: