Цемент - [28]

Клейст сипло и глухо пробормотал:

— То, что разрушено… что умерло — не может воскреснуть… Нет!..

— Герман Германович, разве мы хотим восстановить старое и разрушенное? Наоборот. Вы правы, конечно. Капиталистический мир разбит, уничтожен, и он больше не воскреснет. Это так. Но вы уже живете в новом мире. Пришли вы к нам с большими знаниями и опытом, — этим вооружается новое общество. Вы уже не принадлежите себе, товарищ технорук. Ваша голова, ваша сила — уже в крепких и надежных руках. И в процессе труда и строительства вы переживете в тысячу раз больше радости, чем тогда, когда вы служили капиталу: тогда вы шли наймитом, а сейчас вы свободный творец. За дело, Герман Германович! Все будет замечательно…

И с простодушной фамильярностью Глеб Чумалов встряхнул Клейста за плечи. Шляпа свалилась с головы Клейста и ночной птицей полетела вниз во тьму.

В последней изнурительной борьбе за жизнь понял Клейст, что эти страшные руки, насыщенные смертью, сурово и крепко пригвоздили его к жизни. Ошеломленный, он не мог постигнуть смысла этого потрясающего события — стоял странно пустой, весь в слезах от счастья…

VI. ПРЕДЫ

1. Малый узел

У дверей кабинета предисполкома на стуле сидел бородатый курьер в гимнастерке и серой шапке времен империалистической войны. Встретил он Глеба угрюмым взглядом из-под седых бровей. Мохнатые пальцы по привычке оплетали латунную ручку двери. Так охранял он вход в кабинет предисполкома каждый день от десяти до пяти, не сходя со стула даже в то время, когда предисполком уезжал по делам. Были ли это люди с деловыми портфелями или, робко вытянув шеи, входили безвестные просители — одинаково недоступен был немой страж, и каждый покорно соблюдал свою очередь или ломал ее через секретаря исполкома.

Стояли в очереди люди во френчах, с портфелями, без портфелей, с бумажками и без бумажек, покорные и злые — знали: нельзя пройти в кабинет через лютого дядю.

Ремингтоны рассыпали металлическую дробь за дверями, и там кричал обветренный голос:

— Стыд и срам, товарищи!.. Бюрократизм и волокита заела… Разогнать вас надо к черту… перестрелять, как чекалок…

— А ну-ка, бородач, убери свою руку!..

Люди заволновались и заворчали на Глеба: разве он лучше других — лезет первым к двери? Если они покорно ждут очереди, почему же ему не разделить по всем правилам их участь?

Там, в кабинете, тихо. Дверь плотно, надежно закрыта, и хлебом приклеены бумажки:   «Без доклада не входить». Ниже: «Предисполком принимает только по строго деловым вопросам». Еще ниже: «По экстренным делам прием вне очереди только через секретаря исполкома».

Чёртова машина! Чтобы заставить ее работать, надо ее сломать.

Глеб прошел в секретариат. Там — опять очередь. Барышни сидят за старенькими столиками над бумагами и гложут черный пайковый хлеб. К людской ералаши привыкли — наплевать.

Не потому ли секретарь Пепло — в седых кудрях, с лицом юноши — смотрит на сизые лица и румяно улыбается? Но улыбается неудержимо, с искрой, и зубы у него ровные, сахарные, с играющими пузырьками слюны.

Знает всех Пепло, слушает человечий содом и курит — не торопится: все дела — однолики, они все — бескрылы.

И только обветренный голос то в том, то в другом конце комнаты покрывал этот гомон.

— Крыть вас всех надо, чертей, мухотеров!.. Без хомута запрягли рабочего человека в двадцать две горы… Башку нужно рогатую, чтобы прошибить вашу бюрократию… Я всех разменяю на мелкую монету: не будете распинать рабочий класс…

Секретарь Пепло румяно улыбается. Должно быть, привык к таким скандалам: ведь машина шла полным ходом, а бунт граждан был надежной смазкой для механизма.

Распаренный Жук, с яростью в глазах, метался по канцелярии, и как слепой, натыкался на людей.

Глеб сдвинул ему кепку на затылок.

— Гляди веселее, Жук!

— Эх, душа Глеб, дорогой товарищ!.. До чего же мне прискорбно глядеть, как скрутили рабочий класс!.. Житья им не дам, доколе буду страдать на сем свете… Был в совнархозе — бурда… Был в продкоме — бурда… Везде — бурда… И тут, будь ты проклята, бурда… Вот и хожу, крою, как сукин сын.

— Язык — липовое оружие, Жук. Бей делом и фактами.

— Я? Чтобы — я?.. Да я их всех на чистую воду выведу… всех к стенке поставлю.

— Надо дать тебе какую-нибудь работу, Жук, а то ты бьешь вхолостую…

— Нет, брат Глеб, дорогой товарищ, они меня еще не знают… Я еще им покажу восемнадцатый год…

Он пригрозил кулаком потолку и пошел к выходу. Минуя очередь, Глеб пробрался к секретарю Пепло.

— Прошу доложить предисполкому…

Пепло посмотрел на него с румяной улыбкой.

— Станьте в очередь, будьте любезны…

— Я вам говорю ясно: доложите обо мне предисполкому. Дело экстренное — не терпит отлагательства. Понимаете?

Пепло с насмешливым изумлением вскинул глаза на Глеба.

— Экстренное? По какому же поводу?..

А из толпы обозленно кричали:

— И у меня — экстренное… сверхэкстренное… Что за безобразие!..

Секретарь уже отвернулся от него и слушал других. Глеб выпрямился, и глаза его стали такими, как у Жука. В коридоре он напер на лохматого дядю и вошел в кабинет прсдисполкома. Сквозь солнечные снопы видно было, как алели на стенах широкие полотна и ярко блестела свежая окраска стен.