Цемент - [20]

— Даша — права. Надо немного: что можно сказать в докладе рабочему? Он лучше знает, что ему надо в эту минуту. И холодные книжные фразы — чужды, непонятны, далеки и бескровны, как и он, Сергей, для них непонятен и чужд и душой и словами.

— …Товарищи!.. Чудовищная разруха… Великие испытания рабочего класса… Небывалый кризис… Ликвидация военных фронтов… Все силы наши на хозяйственный фронт… Десятый съезд партии намечает новый поворот в экономической политике… Только пролетариат — единственная сила… Возрождение производства республики… Концессии и мировые рынки… Стоять на страже пролетарской страны… Удесятерить свои силы, и железными рядами… Мы прорвали блокаду… Рабочий класс и коммунистическая партия… Доставка топлива… Механическая сила завода…

Сергей говорил долго, старался подбирать простые слова, а они, как нарочно, не давались легко. Он чувствовал, что его речь не доходит до этих хмурых людей: им скучно, тягостно, и они ждут не дождутся, когда он замолкнет. Даша уже два раза строго ловила глазами его глаза и недовольно сдвигала брови. А когда он, потный и изнуренный, кончил и сел на табуретку, все освобождение вздохнули.

— Товарищи, нет вопросов к докладчику? Ясно.

Все в ожидании глядели на Глеба. Он встал, откашлялся и некоторое время вглядывался в лица рабочих.

Многие из этих лиц были тупо-покорны и равнодушны, а многие взволнованы ожиданием и надеждой. Как будто все эти люди сидели безучастно, — сидели только потому, чтобы отвести положенный час партийной повинности. Но Глеб хорошо их знал: они не поверят ни одному красивому слову, ни одному красноречивому обещанию. Так они отнеслись сейчас к книжному докладу Сергея Ивагина: всё пропустили мимо ушей. А стоит сказать только два слова: «Друзья, завтра — по цехам!» — и каждый из них бурно вскочит с места и крикнет, задыхаясь: «Товарищ Чумалов, давно этого ждем… хоть сейчас веди… Разруха заела…»

И когда Глеб перевел глаза на Дашу и встретил ее лицо, простое и милое, как прежде, с понуждающей улыбкой в глазах, он почувствовал, что виноват в чем-то перед нею, что он не достоин ее. И в то же время не мог потушить в себе вражды к ее самоуверенной уравновешенности и новой, неслыханной раньше, зычности в голосе. Ему казалось это игрой и фальшью. Как-то безотчетно он положил руку на ее плечо и погладил его. Ее мягкое сопротивление ответило ему, что ей приятна ласковая тяжесть его руки, что она простила ему грубые его выходки. И все его обиды и ссоры с нею показались ему такими ничтожными и унизительными, что от стыда он на мгновенье закрыл глаза. Если бы знали эти люди, какой он был наедине с нею ревнивый дурак!.. Она верила в пего, ждала от него значительных и решающих слов и ни на миг не сомневалась, только он, ее Глеб, зажжет сердца товарищей, которые стосковались по труду.

— Товарищи, не будем много разговаривать. Мы и без того чересчур болтали от безделья за эти годы. Надо кончать, товарищи. Мы забыли свои революционные обязанности. Завод стал не завод, а скотный двор. Государственное достояние мы грабим для своих личных потребностей. Разве это, товарищи, дело? Человек друзья, о двух концах: одним можно лезть к черту в зубы, а другим бить черта по зубам. Наши руки — не для коз и свиней: наши руки другого устройства. Мы, большевики, особой породы. Какая душа — такие руки, такая работа мозгам. Как товарищ Ивагин сказал: новая экономическая политика… Что такое новая экономическая политика? Это — бей черта по зубам хозяйственным строительством. Мы — производители цемента. А цемент — это крепкая связь. Цемент — это мы, товарищи, рабочий класс. Это надо хорошо знать и чувствовать… Довольно бездельничать и заниматься козьими интересами. Пора перейти к нашему прямому делу — к производству цемента для строительства социализма.

Последние слова Глеба взволновали рабочих. Многие вскочили с места и стали требовать слова. Глеб поднял руку, требуя внимания. Даша зазвонила колокольчиком.

— Так вот, товарищи! Перехожу к делу. Начну с самого важного — с топлива. Топлива нет ни у завода, ни у рабочих. Для завода горючее мы достанем через госаппарат. А для города? Для рабочих? Для детей — для детских учреждений? Нам нечего надеяться на дровяную повинность: дров нам мужик не повезет. Будем сами выходить из положения. Только мы разрешим этот вопрос. Надо соорудить новый бремсберг на перевал. Что это значит? Это значит, что мы пускаем первый дизель, пускаем динамо, освещаем жилища рабочих… По нарядам мы имеем запасы нефти и бензина. Бремсберг — это наш первый удар. Через совпроф организуем воскресники. Для технического руководства мобилизуем инженеров. Пускай ваши козы и поросята гуляют, пока суд да дело. А потом… а потом через год мы уже будем хохотать над собою, ребята…

Рабочие дружно зашлепали в ладоши.

Савчук пробирался вперед и, тяжело дыша, ударил кулаком по столу.

— Требую сейчас же пускать бондарню…

Даша встала и строго осадила его:

— Товарищ Савчук, не буянить! Скоро ты, наконец, научишься владеть собой?

— Я требую… Тут зажигальщикн и свинопасы…

— Товарищ Савчук, в последний раз…

— Глеб, товарищ, дай доброго туза своей жинке… она же не моя… А вы, черти… козьи пастухи!.. Променяли души на зажигалки. Вот тут Глеб подчеркнул насчет инженеров… Какой же тебе друг инженер Клейст, который тебя предал на смерть?