Целующиеся с куклой - [80]

А тем временем… Тем временем всегда происходит что-нибудь из ряда вон. Пока я рассуждал тут о высоких и прочих материях — в новой городской синагоге спиздили свиток Торы.

Нет, всё же тянется избранный народ к святости. Тут ничего на скажешь.

О времени же можно сказать вот что

см. начало, а также чит. далее:

Самое лучшее орудие массового уничтожения — это, конечно, время. Столько жертв на его счету, что представить невозможно и сравнить не с чем.

Чем действительно отличается наше трудное время от других трудных времён?

Постоянно хочется говорить матом.

Как быстро летит время! Уже у всех наших девочек климакс.

Это, значит, было о времени. А это, само собой разумеется,

И о себе

Рву связи пятнадцатилетней давности. Это трудно. Такие связи не рвутся. Они тянутся.

Кроме того, угнетает уверенность, что никаких других настоящих связей уже не будет. Просто потому, что поздно заводить настоящие связи. Можно только примитивные, по большому счёту — в заботе о старости и похоронах. Но никому ещё не удавалось в этой заботе (как ни крути, эгоистической заботе, заботе о себе) достичь положительных результатов.

При этом как-то странно ведут себя парикмахерши. Стоит мне найти стоящую и постричься у неё раза три-четыре, как она тут же беременеет, её начинает тошнить на клиента, и хозяйка, пока не поздно, отстраняет её от работы. Чтобы та не успела уйти в декрет. И мне опять методом проб и ошибок приходится искать новую парикмахершу. Или ходить нестриженым.

Вдруг навалились ночью какие-то полусны, полувидения, полугаллюцинации. Какие-то листы бумаги, на которых что-то написано. И они то приближаются к глазам, то отдаляются. И я не успеваю прочесть, что именно там написано. Не уверен даже, что это не мой почерк. Скорее, он мой. Но что я своим паршивым почерком написал и когда — узнать не могу.

Или отец, разговаривающий со знакомой женщиной. С кем именно — не знаю. Но знаю, что женщина знакома и ему, и мне. Они стоят и разговаривают, видимо, о чём-то умном или весёлом, стоят в отдалении, так что лиц не видно. Впрочем, вполне возможно, что лиц у них и нет. Тем не менее ясно, что отец улыбается и даже смеётся. Не с матерью ли он разговаривает? Не знаю. В полуснах видимость ни к чёрту.

Так, обо мне (в смысле, о себе) достаточно пока. А то что-то не то получается. Лучше потом ещё раз ко мне вернёмся. А сейчас остановимся на других подданных моей милой родины и на ней самой.

Мой Мойдодыр

Наверно, когда-нибудь мы таки будем европейской державой. Но не просто европейской державой мы будем, а европейской державой, гордые граждане которой срут в лифтах. Всё срут и срут, срут и срут. Никак не насрутся.

Кстати, в Европе — в Германии, допустим — тоже срача хватает. В лифтах, врать не буду, не оправляются, но после любого праздника сёла и города по колено завалены банками, бутылками, упаковкой, а также тщательно обоссаны — пьют-то немцы в основном пиво. Другое дело, что следом за теми, кто гадит, идут те, кто убирает. И у нас они идут. Но не всегда. Или с большим опозданием. Или проходят не везде. И я не уверен, что из-за таких пустяковых преимуществ запада перед нами следует в объединённую Европу стремиться. Как всей страной, так и отдельными лицами. Я не уверен, что объединённая Европа — достойный нас ориентир. Мой приятель Юра Евдуха однажды всё это сформулировал. Ёмко и лаконично.

У Юры летом не было тёплой одежды на зиму, только холодная. А осенью она у него появилась. Досталась по наследству от одного друга, уехавшего жить к немцам навсегда. И холодные вещи друг увёз на всякий случай с собой, а тёплые — осенне-зимние — бросил. Вот они Юре и достались. И мебель этого одного друга тоже частично досталась Юре. Потому что не везти же в центр новой Европы болгарский гарнитур, изготовленный в середине прошлого века для СССР и его друзей из ДСП.

Юра по этому поводу, по поводу свалившихся на него мебели и одежды, сказал примерно следующее: «Не надо никуда рыпаться. Надо всегда оставаться на месте, и когда начнётся великое переселение народов, всё само собой достанется тебе. Вот тогда и можно будет жить».

Юра, конечно, прав на все сто и более процентов. Жить будет можно. Оно и сейчас можно жить. Везде по-разному, но везде можно. И речь даже не о разных странах. Потому что и в разных странах разные люди живут по-разному. Речь о разных людях, видимо.

Поэтому:

О человеке, который бывает разным

В квартире сверху, прямо над моей головой, много лет жил дурак. Каждый вечер он орал на дочь. Воспитывал её с такой ненавистью, что соседи пугались. Хотя легче и проще было её любить.

— Женя!!! — угрожающе орал он в окно. — Иди обедать.

Или «есть». Или «есть макароны», допустим. Так же истерически он звал дочь делать уроки или убирать квартиру. Бывало, он орал «иди читать». С такой ненавистью орал, что охоту читать отбил у Жени навсегда. И Женя ушла, не дочитав даже книг, предусмотренных программой средней общеобразовательной школы. В пятнадцать лет ушла погостить к другому мужчине и стала жить не с родителями, а с ним. Рожая ему маленьких детей. А сосед все не прочитанные дочерью книги сжёг во дворе перед домом, а её проклял. Жена его останавливала — чтоб не жёг и не проклинал, мол, что о нас соседи скажут и подумают, — но он её оттолкнул и сделал по-своему. Потому что дураки всё и всегда делают по-своему. А он был дурак.