Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе - [39]

У станка меня охватили воспоминания. Вот мне пять лет. Я провалила первый в своей жизни экзамен. По хореографии. Думаю, вполне можно считать, что большая часть моих неврозов берет начало именно с того дня. Для меня балет превратился в муку, постоянный источник унижения и обиды. Помню, какое ужасное чувство я испытывала всякий раз, когда, глядя на себя в зеркало, пыталась сделать плие.

— Почему у других девочек все получается? — горько спрашивала я себя.

— Только посмотрите на нее! — восклицала учительница. — Нужно работать над осанкой, — предупредила она маму. — Втяни живот, милочка! И попу. — Это мне. Далее следовал тычок в живот тростью, затем шлепок ею же по попе.

В девять лет ничего не изменилось. Все мои многообещающие формы остались при мне.

— Нельзя, чтобы она танцевала на пуантах, — сказала как-то моя мама преподавательнице. — У нее и так уже перекачаны мышцы бедер, и я боюсь, как бы не стало еще хуже.

«Я слон», — подумала я тогда о себе.

И вот больше двадцати лет спустя я перед той же проблемой. Правда, я научилась защищаться от такой катастрофы, как переживания по поводу собственной внешности. Мне как-то удалось повысить самооценку, и я предпочитаю не подвергать ее испытаниям более, нежели в том есть необходимость.

Но стоя в колготах и трико перед зеркалом, я мечтала умереть. Даже не знаю, что было хуже: психологический дискомфорт или физическая боль, которую мне пришлось вынести (поначалу я не догадывалась, что мне будет так больно). Как хорошо, что я, похоже, родилась мазохисткой!

Группа принялась разминаться.

Я сидела, широко расставив ноги, в то время как учитель пригибал мою спину вперед. Я утыкалась носом в пол, грязь и пыль лезли мне в рот.

— Чувствуешь, как тянутся твои мышцы? — спрашивал преподаватель.

Я молчала; боль разрывала мое тело надвое, это было невыносимо.

— Хорошая девочка! — удовлетворенно произнес педагог, ткнув меня в пол лицом еще пару раз.

И схватил меня за голову. Этого я никак не ожидала! А он — хрясь! — дернул ее влево.

Щелк!

— А-а-а-а! — заорала я.

— Разве ты не слышала, что я еще и мануальный терапевт? — как ни в чем не бывало поинтересовался он.

Отвечать у меня не было сил.

— Хорошая девочка! — еще более удовлетворенно констатировал экзекутор.

Однако это были цветочки.

— Теперь я хочу, чтобы вы подняли правую ногу и вытянули руки назад за головой, затем взяли ее обеими руками, вот таким образом, а потом медленно потянули ногу наверх и прогнули спину, вот таким образом, — сказал он, демонстрируя на мне упражнение классу. И потянул мою ногу в том направлении, в котором она никак не хотела двигаться.

— Сейчас я тебя отпущу. Стоишь?

— Да-а-а-а-а! — снова заорала я, чувствуя, что позвоночник мой вот-вот треснет.

— Хорошая девочка! — снова произнес преподаватель.

Акробатика закончилась. Все встали к станку. Добро пожаловать, клоуны! Зрелище, как я исполняю плие, релеве, тандю и рон де жамб, было нескучным. Мне отчаянно захотелось позвать Мигеля Ангеля и попросить его снова закинуть мою ногу за спину. И чем дальше, тем дело становилось хуже. Середина. Там даже не за что уцепиться. Арабески, суплессы, па дебуре и сисоны, эшапе (прыжки), ферме… Кошмар.

Наконец занятие закончилось семьюдесятью двумя ушапе в пяти позициях.

«Теперь я прыгающий слон», — внесла я поправку в заключение о своих хореографических достижениях двадцать лет спустя.

В заключение урока все зааплодировали. Я тоже сделала несколько лицемерных хлопков в ладоши.

«Никогда! Больше никогда в жизни, — дала я себе клятву. — Ни шагу сюда больше!»

— Хорошо потрудилась, — бросил мне Мигель Ангель, когда я подошла к нему, чтобы сказать «адье».

— Вы правда так думаете? — опешила я.

— Абсолютно уверен! Вы подаете большие надежды, — услышала я далее.

— Вы и впрямь так считаете? — Я упивалась похвалой, как любая бы тридцатилетняя женщина на моем месте.

— Ну как тебе занятия? — поинтересовалась на следующий день Валерия.

— Мигель Ангель — потрясающий! Ты была права. Я записалась на три раза в неделю.

10 мая 1999 года

«Глориэта» — милонга на открытом воздухе. Она проходит каждое воскресенье по вечерам на площадке для оркестра — сооружение выстроено еще в начале века. Площадка расположена на возвышенности, в самом центре парка. Здесь растет джакаранда, национальное дерево Аргентины. В дождь трава и листья пахнут еще сильнее. Именно такой день был вчера — мы танцевали, а по стеклянной крыше барабанил легкий осенний дождик.

Я решила передохнуть и подошла к перилам, где собралась группка молодых людей. Все были одеты в джинсы и слегка навеселе — явное последствие субботнего домашнего расслабления. Создавалось впечатление, что это одна большая компания. Кто-то подходил, кто-то уходил, и все при этом целовались — для приветствия или прощания. Наблюдать такое среди парней мне было несколько непривычно, однако здесь это не считается признаком голубизны. В Аргентине, как правило, целуют только в одну щеку — зато без конца. Я попыталась понять, о чем все говорят, но разбирать общую болтовню мне было пока сложновато. Все же лучше, когда говорят медленно и отчетливо. Во всяком случае, для меня, в моей стадии освоения языка.