Целое лето - [18]

Наконец я сумел подхватить её под локти и чуть приподнять. Она тут же попыталась сунуть мне коленом туда, куда не надо.

— Тихо, тихо, тихо. Симочка, уже всё. Я уже здесь. Я сбежал. Считай, что скрываюсь. Никто не должен знать…

— Да уже все знают! Вон Валька и говорит: смотри-ка, мол, твой тоже приехал! А я ни сном ни духом! Пусти!

— А ты уже перестала драться?

— Я никогда не дерусь! Если бы я дралась!..

— Дядька, да это она правда не дерётся, — прогудел Макс. — Сковороду ей дать или там чапельник — вот тогда да, а так — погладит только, приголубит…

— Вот мало я вас сковородой! — пыхнула огнём Серафима. — Стыд мой и срам, глаза бы не глядели!..

— Ставить её? — спросил я Макса.

— Ставь, — с сомнением сказал Макс. — Мам, только не!..

Впрочем, обошлось без серьёзных травм. Серафимино усердие компенсировал малый вес. Ну и отходчивость, конечно, что является нашей семейной отличительной чертой.

Понятно, что разрешиться этот конфликт иначе, нежели за обильным, хоть и накрытым наспех столом, просто не мог. Хотя да, туфельки тоже сыграли свою роль, хотя рассматривание, обнюхивание и примеривание (слово «примерка» не подходит, слишком оно простенькое и повседневное) сопровождались ворчанием, что-де совсем денег не бережёшь, зачем мне такие дорогие, куда мне их надевать-то — ну и так далее. Надо же было что-то говорить, иначе вышло бы одно сплошное «А-а-а-а!!!»

Макс попробовал спиннинг на изгиб — и, не сломав, показал из-за спины матери большой палец.

Когда расселись и хлопнули по первой — это была знаменитая серафимина настойка на сорока полевых травах, пить её полагалось по глоточку и не более трёх раз за ужин, потому что иначе действие из целительного могло превратиться в чёрт знает какое, — я изложил свою легенду. Легенда состояла в том, что, будучи выдернутым из давно подготовленной экспедиции задолго до её окончания по причине менее чем ничтожной, я закатил скандал руководству, написал два заявления: одно по собственному, второе на очередной отпуск, бросил оба на стол и укатил. Пусть решают так или этак, мне всё равно. Надоело. Проживу на пенсию. Хату в Москве сдам, сниму дачу в Крыму. Ну а пока — погощу у вас, не стесню же? А то вон, к Стёпке, что-то от него давно вестей не…

— Лёшик, — сказала Серафима, подкладывая мне горячекопчёного «душмана» с помидорчиками; «душман» — это такая местная экологическая катастрофа, гибрид карася и карпа, живёт везде и жрёт всё, прежде всего икру и мальков приличных рыб; но на вкус!.. — Со Стёпкой же беда. Совсем головой трехнулся. Забрать его хотели в больницу даже, с милицией приходили — не пустил. Ну они что — постояли да поехали. А он голый на крышу залез и ну флагом махать…

— О чёрт, — сказал я. — Белочка, что ли?

— Да он не пьёт совсем, какая там белочка. Говорю, с головой плохо. Всё взаперти сидит. То мне позвонит, то Егорычу — чтоб еды купили да принесли. Денег у него откуда-то вдруг взялось…

— Понял, Сима, всё понял. Жалко, если так. Он ведь знает, где я работаю, будет думать, что засланный… Ну да ладно, что-нибудь придумаем. А чего малой-то так долго?

— Нормально, — сказали от двери ломающимся басом. — Уж и погулять нельзя по хорошей погоде…

Женька, в отличие от Макса, ни в рост, ни в кость идти не торопился. Говорят, с поздними детьми так бывает нередко. Но, пожимкав его, я понял, что парень крепкий и жилистый. Он тоже по примеру старшего попытался сломать спиннинг, не преуспел — и, довольный, плюхнулся рядом со мной, подальше от матери. Пахло от него дешёвым табаком и местным пивом.

— Дядь Лёш, ты надолго?

— Как карты лягут. От «пока не позовут» до «пока не надоем». А что, есть планы?

— Если опять в окопах копаться — так я тебя лучше сама прибью! — сказала Сима. — Чем возиться потом с безглазым да безруким!

— Не в окопах, ма! — попытался перекрыть её Женька. — Там берег обвалился, на Сухой балке, и какой-то кабель показался. Старый. Вот его бы и посмотреть. Это Калган надыбал и на телефон сфоткал. А я боюсь, что Бобёр со своей кодлой первыми успеют…

— Ну, успеют, — сказал я. — И что?

— А вдруг там медь?

— А вдруг там пять киловольт?

— Да ну, дядьк, это явно к старому телескопу протянутый. А телескоп, сам знаешь…

Да уж. Старый радиотелескоп, когда-то красу и гордость Тугарина, давно раздирбанили до голого скелета.

— Вряд ли на телескоп, — сказал я. — Там всё оборудование в трёх корпусах было, а питание подавалось по ЛЭП. Так что кабель, скорее уж, тянется на Капъяр и вполне может быть рабочий. За порчу — до четырёх лет. С возмещением ущерба.

— Ну вот давай съездим и посмотрим.

— А давай, — сказал я. — Но только уговор: моё слово крайнее. Скажу — не трогаем, значит, не трогаем.

— По рукам, — сказал Женька.

— Вот ты как был разбойник, так и остался, — сказала мне Сима. — Учёный, в уксусе мочёный.

И положила ещё рыбы. Поняла, стало быть, мою задумку. Простую, как лапоть. Если я откажусь, то парни мотанут туда сами. Им уже не запретить… а что нельзя запретить, то нужно возглавить.

Симкин муж, Лёня, утонул самым обиднейшим образом, когда Женька пошёл в первый класс. Поехали всем цехом на пикничок — проводить лето… Лёня даже не утонул, а в воде его настиг инфаркт. Он успел вскрикнуть — и ушёл под воду. Полчаса его не могли найти… Сима растила пацанов одна — и, в общем, получилось ничего себе. Макс, хоть и окончил только десятилетку, был на все руки мастер — от электроники и компьютерного железа через подержанные автомобили и до промышленного оборудования. Мог разобрать всё, что разбирается, и снова собрать, заставив работать. У него была крошечная фирмочка на полтора человека: его самого и одноногого и одноглазого моториста Гошу. Гоша когда-то гранату нашёл, бросил в портфельчик и в школу пришёл… ну да ладно, неаппетитные подробности опустим. Женька учился лучше брата, троек не имел по сю пору, и я рассчитывал с ним пошептаться по душам на предмет дальнейшей карьеры.