Целительница - [39]

Вера понимала, что ведет себя некрасиво. Так же она осознавала, что Макс, с его внимательностью, не может не замечать этого. И причина для ревности у нее была, по ее же разумению. Но почему-то становилось стыдно, что застукали ее с поличным, что не сдержалась вовремя. Хотя, с другой стороны, Максу-то какое дело? Ну да, влюбилась она в Никиту. Он-то чего дуется? Даже вон не смотрит на нее. Как будто она нанесла ему оскорбление. Или переживает, что увлеченность эта мускулистым соседом может помешать их отъезду домой? Так, зря переживает. Вера, конечно, старалась до поры до времени не думать об этом, но точно знала, что домой хочет гораздо сильнее. Да и не светит ей ничего с угрюмым соседом. А равнодушием она уже сыта по горло.

Как бы там ни было, она даже вздохнула с облегчением, когда обед подошел к концу, и можно было заняться мытьем посуды. Все ж лучше, чем смотреть на кислую мину друга и чувствовать себя в чем-то виноватой.

Макс, по-прежнему молча, оделся и вышел из дома. Вера запечалилась. Не хватало еще, что бы из-за Никиты у нее испортились отношения с единственным другом. Все-таки придется выбрать минутку и поговорить с Максом об этом по душам. Да и над собой стоит поработать. Ведь точно знает, что увлеченность ее так и останется безответной. Так зачем же тратить на нее силы и время?

Со двора послышался характерный стук. Уж не дрова ли Макс задумал порубить? Взгляду открылась настолько забавная картина, когда Вера выглянула за дверь, что она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Макс размахивал топором, на острие которого «сидело» огромное полено. По всей видимости, он пытался его стряхнуть, но полено не поддавалось. Он и ногой его придавливал, вытягивая топор что есть силы. И зажимал инструмент между коленок, а полено тянул руками. Все без толку. Бревно сроднилось с лезвием и решило там остаться навечно. В конце концов, Макс выругался и запустил топор в снег вместе с поленом. Вера быстро спряталась в доме, опасаясь, что друг застанет ее за подглядыванием. Только там она позволила себе рассмеяться. Макс, Макс… Тебе так тут понравилось, а смог бы ты приспособиться к жизни в деревне, когда до мозга костей пропитан городской цивилизацией? Дрова рубить — это тебе не стучать по клавиатуре и не размахивать указкой за кафедрой. Тут нужны умения более специфические, да и сила недюжинная. Хотя, с последним у него, кажется, порядок.

Вера подождала какое-то время, что Макс бросит это дело и вернется в дом, но услышав новые удары, поняла, что друг решил так легко не сдаваться. А потом она и вовсе про него забыла, когда открыла файл с романом и начала перечитывать последние главы с настроением писать дальше. Поймала себя на мысли, что не верит, что смогла все это сочинить. Выходило складно и интересно. Вспомнила прочитанное где-то, что если автору самому нравится, как написано, то и другому тоже будет интересно читать. Эта мысль еще больше настроила на творческий лад, и пальцы застучали по клавиатуре со скоростью заправской машинистки.

Процесс настолько захватил ее, так долго она с головой не погружалась в творчество, что Вера забыла обо всем — о том, где находится, о времени, о Максе. Она не заметила, как скрипнула входная дверь. Очнулась, когда Макс опустился на соседний стул с посеревшим лицом, на котором застыла гримаса боли, и каплями пота на любу. Он прижимал к себе руку. Сквозь пальцы сочилась кровь. Казалось еще чуть-чуть и он бухнется в обморок.

— Что случилось?! — закричала Вера, похолодев от страха, и вскочив со стула. — Что у тебя с рукой?

— Кажется, я отрубил ее топором, — пролепетал Макс и зашатался на стуле, еще сильнее побледнев.

— Господи ты боже мой! Ну-ка, вставай давай! Вот так… — Вера подхватила его под мышки и помогла доплестись до кровати. — Ложись и покажи мне руку. Чего вцепился в нее, как в военный трофей?!

Она была чертовски зла, несмотря на крайнее волнение. Злилась на себя, что умудрилась забыть про друга, на него, что беспечно решил проявить себя, как настоящий мужчина. Воображение рисовало страшные картины — вот сейчас он уберет руку, и она увидит, как другая его рука держится на тонком кусочке кожи, практически отрубленная.

Слава богу, в действительности все обстояло не так страшно. Макс рубанул топором по трем пальцам. Один прорубил до кости. Кровищи было, как на скотобойне, но Вера уже обрела хладнокровие и действовала быстро и точно. Она промыла рану, обработала ее перекисью водорода и прочитала кровеостанавливающий заговор. Сама уже ничему не удивлялась, а на вытянутое лицо Макса старалась не обращать внимания. Одновременно она сняла болевой эффект, чтобы максимально облегчить его состояние. Это она проделала при помощи пальцев, почувствовав уже привычное покалывание. Осталось приложить лечебные травы и забинтовать руку.

— Ну вот, жить будешь, — пробормотала она, опускаясь на пол рядом с кроватью, и все еще продолжая согревать руку Макса в своих руках. — Болит?

— Уже нет.

Лицо его находилось очень близко. Естественный румянец с примесью рожденного легким морозцем и физическим трудом уже снова вернулся к нему. В черных глазах поблескивали едва заметные золотистые искорки. Невольно взгляд опустился на губы, и Вера вспомнила вчерашний поцелуй. Снова мелькнула мысль, а помнит ли об этом Макс. Скорее всего, события вчерашнего вечера совершенно стерлись у него из памяти. Да и действовал он на автопилоте, думая, наверное, что перед ним кто-то другой, а не знакомая столетней давности, с которой его связывают дружеские отношения и общее дело. Досада шевельнулась где-то глубоко внутри. И почему они так хорошо и так плотно знакомы? Сложись все иначе… Вера отогнала эти мысли, как и желание прижаться к его губам, чтобы снова ощутить их теплоту и мягкость. Нельзя поддаваться слабости, рожденной долгим отсутствием нормальных отношений с представителем противоположного пола. Ни к чему хорошему это не приведет. А вот дружбу может разрушить запросто.