Целитель Галактики - [10]

«Нет, – поправил он себя, – жизни наяву всё же нет ничего хуже. Абсолютно ничего».

Джо снял трубку и позвонил в банк.

– Коллектив Межпланет Сельхоз Банк на проводе.

– Сколько будет тридцать пять тысяч крамблов в наших нынешних долларах?

– Вы говорите о плабкианских крамблах – денежном платёжном средстве, ныне используемом на Сириусе-Пять?

– Именно о них я тебе и толкую, безмозглая ты железяка.

– Двести тредециллионов долларов, – после короткой паузы выдал банковский робот. – Два, ноль, ноль и ещё сорок два нуля.

– Да ты меня разыгрываешь! – вырвалось у Джо.

– А с чего бы вдруг? – Робот, казалось, даже удивился. – Посудите сами, ведь я и знать не знаю, кто вы такой.

– А бывают вообще другие крамблы? Я имею в виду, использует ли слово «крамбл» для обозначения денежной единицы кто-нибудь, помимо обитателей Сириуса-Пять? Какие-нибудь там другие цивилизации, государства, автономии, племена или секты в известной нам части Вселенной?

– Несколько тысяч лет назад крамблы находились в обращении у…

– Понятно, – перебил робота Джо. – Я спрашивал лишь о нынешних крамблах. Тем не менее спасибо. Вопросов более не имею.

В ушах отчаянно звенело. Ощущение было такое, словно Джо засунули внутрь игрального автомата, который вдруг взял да и выдал три семёрки разом. Ему подумалось: «Наконец-то! Подфартило так подфартило!»

Неожиданно с грохотом распахнулась входная дверь, и в комнату ввалились двое дюжих, облачённых в форму Управления Общественного Спокойствия полицейских. Полицейские первым делом обшарили цепкими профессиональными взглядами помещение, и тот, что был пониже, но зато пошире в плечах, небрежно махнув перед лицом Джо раскрытым удостоверением, заревел:

– Я – Хаймс из УОС, а это – мой коллега Перкин. А вы, как я понимаю, господин Фернрайт? Целитель керамики по профессии? И вы вроде бы получаете ветеранское пособие? Конечно же, получаете, – не дожидаясь ответа, проговорил Хаймс. – Очевидно, что ваш ежедневный доход складывается из полученных по пособию денег и усреднённой выручки от вашей так называемой работы. Ну и каков же он, ваш ежедневный доход? В общем, как много вы зарабатываете?

Второй, что был повыше да посухощавее, уосовец вошёл в ванную и тоненько загнусавил оттуда:

– Любопытно, любопытно… Крышка туалетного бачка снята, а внутри подвешен мешочек с металлическими монетами. Судя по весу, в нём без малого с сотню четвертаков. – Перкин вернулся в комнату. – Несомненно, вы – бережливый человек, господин Фернрайт. И как давно?..

– Два года уже. Но я ничего не нарушаю, – затараторил Джо. – Я справлялся у Господина Юриста.

– А что за история у вас тут приключилась с плабкианскими крамблами?

Джо заколебался.

Говорить ли полицейским правду? Уосовцев недолюбливал не он один. Разумеется, пиджаки на этих ребятах всегда безукоризненные – ладно скроенные, серые в коричневую полоску; у каждого портфель – ни дать ни взять все они процветающие коммерсанты, люди, наделённые правом принимать собственные решения. И вовсе не походили они на взаимозаменяемые винтики большой бюрократической машины. И вовсе не напоминали собой безмозглые механизмы, методично исполняющие чужую волю. Но всё же сквозило в них что-то нечеловеческое, бездушное… И тут вдруг Джо явственно уразумел, что же именно отделяет их от обычных людей и придаёт их действиям явственное сходство с механизмами-роботами. Ведь даже представить себе невозможно, что уосовец открывает перед женщиной дверь. Мелочь, понятное дело, пустячок – но именно в этой-то мелочи и заключена самая уосовская суть. Обычные нормы вежливости к ним как бы даже неприменимы. Никогда не пропустят тебя вперёд, никогда не снимут в лифте шляпу. Никогда. Но как же гладко они вечно выбриты! И до чего ж ухожены!

«Наконец-таки я их разгадал, – пришло на ум Джо. – Наконец-то разглядел их нутро, пусть и сделал это всего лишь метафорически».

– Я нашёл записку, – прервал молчание Джо и протянул бумажку, извлечённую из найденной в сливном бачке пластиковой бутылки. – Вот, полюбуйтесь.

– От кого она?

– Сие одному только Богу известно.

– Шутки с нами шутить надумали? – рявкнул тот, что поздоровей, разглядывая записку.

– Считаете записку шуткой? Или моё высказывание «Сие одному только…»? – Джо запнулся, увидев, что уосовец ростом повыше да поуже в плечах достаёт мыслеграф – прибор для записи мыслей. – Вот-вот, наглядно убедитесь в том, что я не вру.

Несколько минут полицейский водил похожим на дирижёрскую палочку приёмником мыслеграфа у Джо над головой. Прибор едва слышно жужжал, меж вставшими дыбом волосами Джо слегка потрескивал воздух, и все трое напряжённо молчали. Наконец полицейский вернул приёмник в карман, вставил в ухо крошечный наушник, нажал кнопку в глубине своего другого кармана и в по-прежнему не прерывающемся всеобщем молчании внимательно прослушал полученную запись.

– А подопечный-то наш, как это ни удивительно, говорит чистую правду, – обратился Перкин к напарнику. – О записке ничего толком не знает. Не знает ни от кого она, ни в чём её суть. – Убрав наушник, он повернулся к Джо: – Не укоряйте нас, господин Фернрайт, за непрошеный визит. Вам, конечно же, известно, что мы прослушиваем все телефонные разговоры, а ваш звонок нас, разумеется, сразу же привлёк, поскольку, согласитесь, речь шла об очень уж значительной сумме.