Цайтгайст - [3]

Шрифт
Интервал

— Ты себе завтрак приготовить не можешь, чтобы кухню не сжечь. Как ты будешь снимать кино?

— Вместе с тобой, — сказал я. — Я уже придумал историю. Ты будешь жертвой песчаного вампира. Суть в том, что один из солдат кайзера подхватил желтую лихорадку в Аламуте, но скрыл это от начальства и вернулся с ней в наш город. Это строжайше запрещено, но он очень хотел еще раз увидеть шпили наших небочесов и умереть на Родине. И превратился в песчаного вампира. А у них инстинкт самосохранения вообще другой, и метаболизм. Он раздумал умирать. Настоящие песчаные вампиры могут надолго впадать в спячку, зарываясь песок, но у нас тут песка нет. И его мучит постоянная жажда. Он терроризирует город, ему все это надоедает, и он почти решается покончить с собой, вопреки своей вампирской природе, но однажды видит тебя и влюбляется. А ты такая красивая идешь в свете газового фонаря, и как бы вот вуаль веет по ветру. Он не знает, сосать кровь или не сосать. Все сложно. Он убивает всех вокруг тебя и преследует тебя. И дальше все как-то кончается не очень хорошо.

— Господи, какая дичь, — сказала Соледад.

— Ты не хочешь сниматься? У меня есть знакомый в продюсерском отделе «К&К», он говорит, под такие истории сейчас денег хорошо дают. Мы разбогатеем.

— Так чем там кончилось у вампира и этой девушки?

— Я пока не придумал. А тебе интересно?

— Нет. Но расскажи.

5.

Мы так и не разбогатели, но были счастливы.

Я ездил на съемки по всему кайзерству. Командировочные продюсерский отдел выделял довольно жалкие, но нам с Соледад хватало. Остальные актеры тоже не жаловались. Мы снимали низкобюджетные истории — почти без света, без долгого подбора локаций, иногда работали буквально за еду и за спасибо, если продюсеры долго не могли продать фильм. Однажды я снял четыре фильма за месяц. Это было великолепно.

Вечером мы сидели с Соледад в дешевых мотелях, выдумывали очередную историю про убийцу с топорами или про зомби, прыгающего по крышам в поисках свежей плоти, и очень смеялись. Соледад рисовала раскадровки и всегда играла главную роль.

Я часто снимал, как она спит. Заготавливал футаж — кадры спящей трогательной девушки всегда можно куда-нибудь смонтировать. Тем более, что именно эта девушка всегда играет главные роли в моих фильмах.

Однажды я включил камеру и на секунду отошел покурить. Вернувшись, первым делом посмотрел на маленький проекционный экранчик, куда для удобства съемки выводилась картинка. Кровать была пуста. Соледад не было в кадре. Это были одни из самых страшных долей секунд в моей жизни.

Я осмотрел кровать и увидел, что Соледад на месте — спит, распустив черные волосы по подушке, подложив ладони под щеку. На тумбочке ее вечный рюкзак с котенками. Она так и не отказалась от него, даже став звездой передвижных синематек в рабочих кварталах.

Наверное, мне просто показалось.

6.

Я убираюсь гремучим пойлом в паре «Цайтгаст». Это уже третий коктейль «Андеграунд» за вечер, и я чувствую, как спасительно мутнеет в голове. Пожилой дядька с гнездом лысины продолжает со сцены свое унылое стихотворение.

В третьей — всюду лежала толстая пыль, как жир
пустоты, так как в ней никто никогда не жил.
И мне нравилось это лучше, чем отчий дом,
потому что так будет везде потом.
А четвертую рад бы вспомнить, но не могу,
потому что в ней было как у меня в мозгу.
Значит, я еще жив. То ли там был пожар,
либо — лопнули трубы; и я бежал.[2]

В зале жиденько хлопают. Я не хлопаю. Мне не понравилось это стихотворение. Мне хочется бесконечно возражать ему или разбить о лысую голову чтеца что-нибудь тяжелое.

Внезапно хлопает дверь бара, и в помещение влетает почтальон Ириска. Он рыщет взглядом по столикам и находит меня. Он красный и как будто чем-то смущен.

— Господин Хесус, простите старика, очень срочное телеграмическое письмо, — шепчет он и вручает мне конверт со штемпелем муниципальной полиции района Серых Гор.

Именно туда уехала Соледад на съемки уже месяц назад и с тех пор не выходила на связь. Я забросил всю работу и прочесал Серые Горы вверх дном, но не смог ее найти. Письмо от серогорской полиции может значить только одно. Я не хочу его вскрывать. Я лучше его сожгу и себя сожгу.

Допиваю коктейль залпом и взглядом ищу конферансье, который регулирует поток поэтов на сцене.

— Уважаемый, я хочу выступить.

— У нас должен быть еще участник, но он куда-то запропастился… Если вы быстро, — шепчет юноша в берете с енотовым хвостом.

— Быстро.

Я вылезаю на сцену, пошатываясь. Я не похож на типичных посетителей этого бара, и взгляды людей обращаются ко мне. В их глазах любопытство.

— Это про одного человека. Или не человека. Не знаю. Короче, слушайте, — говорю я.

иногда приходит ко мне в субботу
злится, хлопает громко дверью
устраивает маленькие сценки
жалуется, что я в нее не верю
и недостаточно объективно оцениваю ее работу
а это ухудшает самооценку
потом замолкает, просит стакан воды
она начиталась где-то психологической ерунды
и говорит что я токсический психотип
(кстати это неправда)
что у меня рожа как будто я пришёл с войны
с маленькой глупой и негероической войны
после общения со мной неприятный осадок и чувство вины

Еще от автора Вадим Картушов
Стазис

Никто не знает, откуда в наш мир пришел Стазис. Почти никто не знает, что на той стороне. Но все знают три закона.Первый – живое не может долго находиться на территории Стазиса, не став его частью.Второй – когда тебя атакует эмиссар Стазиса, не смотри ему в глаза. Ты не сможешь отказаться от того, что увидишь в них.Третий – Стазис всегда где-то рядом.Есть и четвертый закон, который поможет тебе выжить. Но тот, кто его знает, всегда молчит.


Кролик сказал, что я больше ничего не должен

Он вернулся с юго-восточного фронта домой, в столицу Государства. Вернулся живым, но оставил на фронте свою память. Кто он? Где его дом?Первое место на весеннем конкурсе «Рваная грелка» 2017 года.


Рекомендуем почитать
Создатель пельменей

Это абсурдный и бредовый рассказ. Он изначально таким долбанутым и задумывался.


Источник грез

«…один роковой вопрос не давал ему покоя. Год от года неутолимая пытливость росла в его душе. Он желал дойти до первой причины: отыскать тот источник, из которого рождается все искусство слов».


Эль Пунто

Мудрецы утверждают: сон – это маленькая смерть. Кристина слышала об этом, но не придавала значения. Жила, как ей нравилось, и делала, что хотела. Но однажды наступил переломный момент – две странные девочки и таинственный город Эль Пунто явились ей во снах и не пожелали уходить оттуда. Пытаясь их прогнать, Кристина вступила на скользкую дорожку из предположений, тайн и неслучайных совпадений, обрушившихся со всех сторон. И с каждым прожитым днем и увиденным сном Кристине все чаще кажется, что в словах мудрецов скрыто зерно истины…


Про язычника

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Разорение Бомбашарны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Героини

Америка, Иллинойс, глухая провинция, забытая богом и людьми. Казалось бы, какой смысл держать в этой глуши частный пансион. Но оказывается, смысл есть: Анна-Мария и Пенни, ее тринадцатилетняя дочь, владелицы лесного жилища, привечают здесь временных постояльцев. Правда, все они весьма необычные. Это попавшие в беду героини знаменитых литературных произведений. Эмма Бовари, Скарлетт О'Хара, Фрэнни Гласс из сочинения Сэлинджера… Единственное, что вызывает у Пенни и Анны-Марии боль, это невозможность вмешиваться в судьбу любимых героинь книг, какой бы трагический конец их ни ожидал.