Царство юбок. Трагедия королевы - [207]

Мальчик молча кивнул головой и протянул руку к лошади, делая попытку подняться.

— Завтра, маленький Капет, — воскликнула Жанна Мария, — сегодня ты должен лежать совсем смирно, как велел доктор. А теперь я обстригу тебе волосы. Гражданин, — продолжала она, обращаясь к чиновнику, — я хотела бы, чтобы ты присутствовал при этом, потому что его лицо, вероятно, совсем изменится, и можно будет подумать…

— Что это, совсем не тот мальчик, который так измучил нас, — со смехом перебил ее Симон. — Пожалуй, скажут, что мы так полюбили его, что забрали с собой!

— Никто не может заподозрить верного республиканца Симона в таком вероломстве, — сказал чиновник, — да, кроме того, мальчик ведь останется здесь. Не беспокойся, Симон! Если я увижу завтра перемену в мальчике, то буду знать, отчего она происходит.

— «Буду знать, отчего она происходит!», — повторил Симон, глядя вслед уходившему чиновнику.

— Запри дверь, Симон, — прошептала Жанна Мария, — надо освободить мальчика, а то он, пожалуй, задохнется.

— Нет, нет! — воскликнул Симон. — Он не задохнется; там, под седлом, всюду сделаны отверстия. Но надо быть как можно осторожнее! Вдруг дежурному чиновнику вздумается сделать обход, что тогда? Можно сделать так, чтобы мальчику не было душно.

Он осторожно снял седло и послушал у отверстия, находящегося под ним.

— Он дышит совсем ровно и спокойно, — тихо сказал Симон, — и, кажется, спит. Возьми-ка седло, Жанна Мария; при малейшем шуме ты опять наденешь его, а я немного поукладываю наши вещи.

Когда дежурные чиновники и часовые сделали свой последний обход и удалились на ночь в свое помещение, в комнате Симона началось необычайное движение.

Жанна Мария, до того времени лежавшая одетая на постели, встала, а Симон, послушав у двери, подошел к тюфяку Людовика и велел ему вставать.

Ребенок, совершенно излечившийся теперь от своего равнодушия и апатии, тотчас же вскочил и стал исполнять дальнейшие приказания Симона. Последний достал из-под своего матраса грубую куртку и панталоны и велел мальчику надеть их.

— Посмотри-ка, Жанна Мария, с этими длинными волосами он вовсе не похож на сына прачки, надо обстричь его.

Жанна Мария содрогнулась.

— Я не могу, — пробормотала она, — мне кажется, что я отрезаю ему голову, белая женщина будет опять стоять за мной.

— Опять эти глупости! — пробормотал Симон. — Давай ножницы, я сам сделаю это; надо отрезать ему волосы, прежде чем он попадет в корзину. Ну, ну, не пугайся так, Жанна Мария, не в гильотинную, а в твою бельевую.

Симон взял большие ножницы, сел на скамейку поближе к свечке и сказал:

— Поди сюда, Капет.

Мальчик нерешительно подошел к нему и боязливо сжался, когда Симон схватил его и поставил между коленей.

— Не сделай ему больно, Симон, — пробормотала Жанна Мария, — подумай о том, что она здесь и все видит.

Симон невольно оглянулся, а затем произнес:

— Слава Богу, что мы уезжаем отсюда, а то и я, пожалуй, скоро с ума сойду; давай сюда свою голову, Капет!

Мальчик робко подчинился.

— Чего же ты плачешь? — спросил Симон, срезая с головы ребенка его густые локоны.

— Мне так жалко моих волос, мастер!

— Ах ты, обезьяна! Ты, вероятно, воображаешь, что твои волосы очень хороши?

— Нет, мастер, — сквозь слезы печально проговорил мальчик, — я люблю свои локоны, потому что она целовала их в последний раз, когда я ее видел.

— Кто она? — сурово спросил Симон.

— Моя мама-королева, — сказал Людовик таким нежным голосом, что Жанна Мария прослезилась.

— Тише! — сказал Симон. — Ты никогда не должен называть так свою мать; с завтрашнего дня ты сын прачки. Помни это. Теперь готово! Собери волосы с пола, Жанна Мария, и положи их на стол, чтобы чиновник увидел их и не удивлялся, если не узнает мальчика. Теперь попробуем, влезет ли Капет в корзину.

Корзина была принесена, и Симон велел мальчику лечь на дно.

— Прекрасно! — сказал он жене, — Положи сверху немного грязного белья; пусть сидит Капет там ночь, а то еще чиновникам взбредет в голову сделать ночной обход. Теперь вынем из лошади его преемника.

Симон подошел к лошади, вынул винт, скрытый под украшениями упряжи, и снял верхнюю половину лошади.

Внутри лежал, свернувшись комочком, бледный больной мальчик, племянник маркиза де Жаржэ. Жанна Мария взяла свечу и осветила ребенка.

Маленький Людовик выглянул из своей корзины и с любопытством устремил свои голубые глаза на больного мальчика.

— Он совсем не похож на королевского сына, — пробормотала Жанна Мария, внимательно всматриваясь в бледное, сморщенное лицо идиота.

— Надо скорей одеть его, — прошептал Симон. — Вставай-ка, мальчик!

Он стал трясти больного, тот медленно открыл глаза, но не двинулся.

— Ты забыл, что он глухонемой, — сказала Жанна Мария.

— Правда, забыл. Давай сюда одежду, Жанна Мария, нарядим нашего принца.

Они общими усилиями надели мальчику костюм Людовика, который не сводил взора с больного ребенка.

— Так, — сказал Симон, укладывая глухонемого на тюфяк Людовика, — сиди смирно, Капет, в своей корзинке! Видишь, твое место теперь занято.

— Мастер, — робко проговорил Людовик, — могу ли я задать тебе один вопрос?

— Спрашивай, безымянное создание.