Царство свободного ребенка - [52]

Крестьяне

Трудно себе представить, до чего страстно любит крестьянин свою землю. Главная или, точнее сказать, единственная мечта его жизни – увеличить свой земельный участок. Он надрывается над работой, отказывает себе в самом необходимом, заставляет впроголодь жить всю семью и такою скаредностью нередко губит детей, и все это делается с единственною целью – отправить как можно больше произведений своего хозяйства на продажу, а затем откладывать франк за франком и на эти деньги купить себе новую полосу земли. Если это удается, крестьянин выбивается из сил сделать то же самое во второй, в третий раз и так до бесконечности. Действительно, он постепенно увеличивает свой надел, но ведет со своей семьей жизнь, полную невообразимого труда и жестоких лишений. Стремление во что бы то ни стало увеличить свой участок развивает в крестьянине непобедимую страсть к наживе, и в преследовании этой цели он постепенно теряет родственные привязанности и добрые чувства; в конце концов из него вырабатывается сухой эгоист, расчетливый до скаредности. Писатели различных национальностей, которым приходилось жить во французской деревне и изучать быт крестьян, описывают их в весьма непривлекательном виде. Конечно, нужно помнить, что все эти антипатичные стороны характера крестьян, сложившиеся уже издавна, развились в них потому, что крестьянам с юных лет и уже много веков подряд приходится вести тяжелую борьбу за свое существование: чтобы пробиваться с семьей на маленьком земельном наделе, издавна приходилось всем членам семьи работать, не покладая рук, вечно придерживаясь строгой экономии. Чуть крестьянин дозволял себе или домашним в продолжение месяца-другого что-нибудь лишнее, и у него уже ничего не оставалось на продажу, а следовательно не хватало денег на уплату налогов и хлеба на посев, приходилось занимать, что вынуждало его платить громадные проценты, одним словом, идти по дороге разорения.

Французские крестьяне

Основные черты характера сохранились и в настоящее время: положение французских крестьян сильно улучшилось сравнительно с прежним временем; многие из них пользуются полным достатком, но они уже привыкли к скопидомству и не могут, не умеют пользоваться своим благосостоянием. Но в каком-то уголке сердца крестьянина сохраняется сознание, что теперь ему уже не годится в такой степени урезывать себя и детей, и на вопрос удивленного посетителя, зачем так стесняет себя, когда у него всего вволю, у него всегда готовый ответ. – «Почему вы не даете молока вашему ребенку, вы видите, как он худ и слаб?» – «У него отвращение от молока». – «Почему вы после такого тяжелого труда и простуды не согреетесь стаканом вина? Его так много в вашем погребе?» – «Это дурной пример для молодых». – «Почему ваша семья не ест ежедневно мяса – ведь вы люди такие зажиточные?» – «Оно разгорячает кровь рабочему человеку» и т. д. Крестьянин не только урезывает себя в пище: если его дом построен в красивой и здоровой местности, в которой городские жители проводят летнее время, он, будучи даже человеком зажиточным, отдает в наем все свои комнаты, все уголки в своем доме, а сам с семьею ютится в каком-нибудь старом сарае и страдает без нужды от страшной тесноты, недостатка уюта, солнца и тепла.

Скупость и скаредность крестьянина доводят его до невообразимого эгоизма и жестокости. Он смотрит на старика, даже если тот его отец, как на существо бесполезное. Как только отец семейства начинает терять силы для тяжелой крестьянской работы, к нему все в доме начинают приставать, чтобы он приступил к разделу своего имущества. Но старик крепко держится за свою землю: он всю ее создал, создал собственными своими руками, приобрел ее путем каторжного труда и невообразимых лишений, он отдал ей всю свою жизнь, заботился о ней больше, чем о своей семье, ее одну любил страстно, как живое существо… И вдруг теперь он должен расстаться с нею, уступить ее другому, правда, родному сыну, но ведь он видит, как кругом сыновья его соседей не сумели оценить такого дара, такой жертвы отцов и, как только получили землю в наследство, стали поступать со своими стариками возмутительно жестоко. Однако, мало-помалу, он сам начинает сознавать, что из-за его старости в хозяйстве все чаще случаются непорядки; к тому же просьбы сыновей о разделе делаются все настойчивее, а он так слаб, да и не хочется против себя восстановлять своих же собственных детей. «А может быть, – думает каждый, – мои сыновья и не поступят со мной так безжалостно. Недаром же они клянутся в том, что после раздела мне будет легче жить без работы и заботы о хозяйстве, что они вполне обеспечат мне покойную старость». И вот старик устает отказывать детям и спорить с ними и соглашается совершить дарственную запись земельного имущества в пользу своих сыновей.

Обыкновенно старики имеют право по закону пользоваться частью доходов с земли и получают ежегодно от сыновей небольшое количество денег. Но некоторые из них, чтоб показать доверие к детям, при передаче земли отказываются от всякого дохода, рассчитывая, что дети сами оценят их великодушие. Однако надо сказать, что среди молодых французских крестьян очень мало таких, которые заботились бы о своих престарелых родителях и жалели их. Разделив свое имущество, старик остается жить в доме сына, а если у него их двое, то живет у них по очереди – сначала у одного, потом у другого. Сперва все идет хорошо: о нем заботятся, его кормят, поят, одевают; но мало-помалу обращение с ним меняется. Старику отводят в доме самый жалкий уголок и, наконец, совсем забывают его…