Царство льда - [126]

Утром 1 октября – через 111 дней после гибели «Жаннетты» – Делонг рассудил, что лед на реке достаточно крепок, чтобы попробовать перебраться на другой берег. В записке, которую он оставил в хижине, значилось, что они «не боятся будущего» и что один из них серьезно болен и «в результате обморожения ему пришлось ампутировать пальцы на ногах».

Осторожно ступая по покрытой льдом реке, они рассредоточились, чтобы распределить свой вес равномерно. И все же лед трещал при каждом шаге. Иногда из-под ног моряков расходились пугающие зигзагообразные трещины. Привязав Эрихсена к сделанным из двух корявых жердей саням, они тащили бредящего инвалида на нескольких веревках, растянутых таким образом, чтобы сани оставались достаточно далеко и не создавали избыточной нагрузки на лед.

В конце концов они добрались до другого берега, собрались вместе и начали чудовищно тяжелый переход. Они преодолели более двенадцати миль по невообразимому ландшафту, таща за собой «сани» с бедным Эрихсеном, которые подпрыгивали на каждой кочке. Они шли по пустошам еще целых два дня, но двигались очень медленно. В какой-то момент они увидели на снегу человеческие следы и шли по ним большую часть дня, пока они не пропали. Делонг начал понимать, что они не приближались к Сагастыру, который, видимо, был просто «мифом».

Капитан решил, что его карта «совершенно бесполезна». «Мне следует и дальше двигаться на юг, – писал он, – надеясь, что Бог выведет меня к поселению, поскольку я уже давно понял, что справиться сами мы не в состоянии». Рельеф был невероятно сложен – Делонг не видел никакой логики в запутанном лабиринте тундры. «Меня весьма озадачивало, что реки сужались до тонких прожилок льда, – писал капитан, – и произвольно извивались. Наши скитания отнимали много сил и времени. Нет смысла отрицать, мы очень слабы».

Делонг понимал, что в таком состоянии ему лучше бросить тяжелые судовые журналы и дневники, но не мог заставить себя сделать это – ему казалось, что они ценнее жизни. «Пока я в состоянии идти, – сказал он, – бумаги останутся со мной». Он мог спрятать их в тайнике и отметить место башней из плавникового леса, но понимал, что они находятся в пойме Лены, а следовательно, все записи будут уничтожены при весеннем разливе.

Коллинз громче всех протестовал против необходимости нести тяжелые книги. В собственном дневнике он жаловался на «судовые журналы и т. п., которые были для моряков тяжкой ношей». Но к этому моменту ирландец кипел от негодования и возмущался всеми аспектами «подхода Делонга к руководству», сравнивая капитана с «пиявкой», которая «высасывает все наши шансы на спасение». Он сообщил нескольким морякам, с которыми у него установились доверительные отношения, что ведет дневник событий – очевидно, в открытую критикуя Делонга, – который носит в кармане пальто. В случае если с ним что-то случится, он попросил передать дневник редактору «Геральд» Беннетту в Нью-Йорк.

Алексей по-прежнему ходил на охоту, но удача не сопутствовала ему. Последние запасы пеммикана подошли к концу, теперь моряки голодали. У капитана не оставалось выбора. 3 октября он отдал Айверсону приказ, и тот отвел Лодыря подальше от лагеря, выстрелил ему в голову, после чего разделал тушу и содрал с нее кожу. «Когда жаркое было готово, – написал Делонг, – все с жадностью набросились на него, за исключением нас с доктором. Для нас эта мешанина была тошнотворна». Жаркое приготовили из головы, сердца, почек и печени. «Некоторым, – сказал Найндеман, – это было не важно».

Температура той ночью опустилась почти до двадцати градусов ниже нуля, и моряки до утра тесным кольцом сидели у костра. Алексей и Делонг пытались согреть друг друга. Делонг писал: «Если бы он не укутал меня своей тюленьей шкурой и не согревал теплом своего тела, думаю, я замерз бы до смерти. Я и так дрожал всем телом». В интересах Эрихсена его не стали снимать с самодельных саней, которые подвинули поближе к огню. «Но его бормотание и стоны звучали всю ночь, – писал Делонг, – и я надеюсь, больше мне не выпадет такой кошмарной ночи».

В какой-то момент, ворочаясь в бреду, Эрихсен сбросил варежки. Моряки не заметили этого до самого утра, но было уже слишком поздно: руки датчанина совсем окоченели. Бойд и Айверсон растирали их, пока кровообращение не восстановилось, но Эмблер понимал, что руки Эрихсена постигнет та же участь, что и ноги. Датчанин был без сознания и даже не знал, что он наделал. Около шести часов утра его крепче привязали к саням и потащили дальше, продолжив путь на юг.

Через несколько часов моряки заметили еще одну хижину, зашли в нее и развели огонь. Эмблер внимательно осмотрел Эрихсена и пришел к выводу, что он, как свидетельствовал Делонг, «совсем плох». Пульс едва прощупывался, матрос не приходил в сознание. Некроз распространился на лодыжки и на голени. Делонг прочитал молитву и велел всем молиться о спасении.

Два дня спустя, в 8 часов 45 минут утра 6 октября, Эмблер повернулся к морякам, по-прежнему сидящим в хижине, и покачал головой. «Все кончено, – сказал он, закрывая Эрихсену глаза. – Мир его праху».