Царство грезъ - [7]

Нѣсколько разъ хотѣлось мнѣ нанести визитъ моему старому товарищу, но всѣ мои попытки были напрасны. Однажды мнѣ сказали, что онъ очень занятъ. Въ другой разъ, что онъ куда-то уѣхалъ. Въ третій, — что онъ заперся съ какимъ-то колдуномъ. Потомъ я услышалъ, что необходимо испросить въ Архивѣ право на аудіенцію.

Я отправился. Швейцаръ дремалъ у дверей. Я вошелъ въ просторный вестибюль. Тамъ я засталъ двѣнадцать служителей. Но прошло четверть часа, прежде чѣмъ на меня обратили вниманіе, точно я былъ невидимкой. Наконецъ, меня угрюмо спросили, что мнѣ нужно, и, не дождавшись отвѣта, спрашивавшій продолжалъ съ сосѣдомъ прерванную бесѣду. Но одинъ тунеядецъ оказался милостивѣе. Онъ указалъ на сосѣднюю комнату и сказалъ:

— Тамъ.

Я вошелъ и засталъ опять спящаго человѣка. Долго блуждалъ я; вдругъ онъ приподнялъ голову и, окинувъ меня величественнымъ взглядомъ, сурово спросилъ:

— Что вамъ надо? Съ какими бумагами пришли?

А когда онъ выслушалъ меня, то сказалъ:

— Чтобы получить аудіенцію, необходимо подать намъ метрику о рожденіи и вѣроисповѣданіи вашего отца и свидѣтельство о томъ, была ли вашей матери привита оспа. Въ коридорѣ налѣво, въ палатѣ № 16 дайте свѣдѣнія о вашемъ состояніи, степени образованія, и какіе у васъ ордена. Свидѣтельство о томъ, какіе зубы — фальшивые или настоящіе — у вашего тестя, желательно, но въ этомъ нѣтъ настоятельной надобности.

Съ этими словами онъ склонился надъ столомъ и сталъ писать, какъ мнѣ показалось, сухимъ перомъ. Я былъ озадаченъ, но, подумавъ, сказалъ:

— Можетъ быть, мнѣ незачѣмъ все это представлять? Со мной только мой заграничный паспортъ. Я пріѣхалъ по приглашенію Патеры. — И затѣмъ я назвалъ себя.

Чиновникъ вскочилъ и заговорилъ сладкимъ голосомъ:

— Прошу васъ. Не угодно ли вамъ пожаловать за мной. Вы бы давно изволили сказать.

Диву я дался, что вижу передъ собою человѣка съ двумя совершенно различными натурами.

— Я сейчасъ долженъ проводить васъ къ его превосходительству, — сказалъ онъ.

И началось безконечное шествіе черезъ пустые коридоры, канцеляріи, холодные залы и кабинеты, наполненные до самаго потолка дѣлами и папками. Наконецъ, мы вошли въ большую комнату, наполненную людьми. Это было какое-то святая святыхъ. Сами превосходительства сидѣли тамъ и ждали рядомъ съ простыми смертными. Чиновникъ, шедшій со мною рядомъ, сдѣлался кротче ягненка и внезапно исчезъ.

Его превосходительство былъ, повидимому, очень знатный господинъ. Это было видно по всему; все платье его блистало золотымъ шитьемъ; и на немъ было безконечное множество орденовъ; какая-то широкая красная лента пересѣкала его грудь.

Можетъ быть, на его особѣ находились еще какіе-нибудь знаки его величія, но я этого не припомню хорошенько. Со всѣми въ Архивѣ онъ былъ грубъ, но со мною велъ себя дружески. Выслушавъ меня, онъ сказалъ:

— Ну, само собою разумѣется, почтеннѣйшій, билетъ на аудіенцію вамъ будетъ своевременно доставленъ!

И вдругъ онъ заговорилъ, точно обращаясь не ко мнѣ одному, а къ цѣлому собранію:

— Господа, господа, въ интересахъ общаго блага все подлежитъ благоусмотрѣнію центральнаго правленія. Всѣ вопросы, касающіеся бѣдныхъ, найдутъ во мнѣ наиболѣе внимательнаго покровителя. Но ближайшею цѣлью нашей должно быть возможно совершенное выполненіе театральной задачи. При этомъ я вполнѣ полагаюсь, что найду въ васъ дѣятельную поддержку. Опыты привели насъ къ тому, что дарованіе нѣкоторыхъ свободныхъ учрежденій Французскому кварталу… Да, господа… я убѣжденъ, господа… что говорю съ вами отъ всего сердца…

Ораторъ прервалъ нить своей рѣчи и посмотрѣлъ на меня выпученными глазами. Въ общемъ, я не достигъ ничего положительнаго. Все-таки мною не были исполнены какія-то формальности, и хотя я получилъ билетъ, но съ сообщеніемъ, что онъ недѣйствителенъ.

Въ Царствѣ Грезъ вообще разыгрывалась комедія чиновничества. Громадныя связки дѣлъ, которыя лежали въ Архивѣ, покупались за границей и не имѣли къ странѣ никакого отношенія, но пропитанная бумажной пылью атмосфера способствовала какому-то особому настроенію и придавала колоритъ городу. Настоящее же управленіе, казалось, находится, гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ.

До сихъ поръ ясно вижу нашъ домъ. Парикмахеръ, который жилъ подъ нами, былъ начитанный молодой блондинъ, со страстишкой пофилософствовать, любилъ говорить о Кантѣ, о томъ, что міръ есть этическая проблема, о пространствѣ и о времени, и о томъ, что настоящее есть смерть, а объектъ — величайшее чудо тѣлеснаго существованія.

— Это моя теорія, сударь, — распространялся онъ: — потому что нѣчто противуположное объекту есть субъектъ, внѣшнюю сторону котораго онъ собою представляетъ. Таково основоположеніе моей философіи.

Славился спокойнымъ, быстрымъ и вѣрнымъ ударомъ бритвой, однако, не онъ, а его помощникъ Джіованни; безъ этого помощника, философія парикмахера далеко не пошла бы. Джіованни, надо сказать, былъ обезьяна, и очень ловкая, только онъ не говорилъ о философскихъ проблемахъ, и это очень огорчало парикмахера.

— Изъ породы стоиковъ, — объяснялъ онъ.

Первый годъ, когда онъ поселился въ Перлѣ, онъ считалъ самымъ лучшимъ своимъ временемъ. Народу было мало, и даже центръ города пустовалъ; съ пяти часовъ дня парикмахерская уже запиралась, и можно было по цѣлымъ часамъ сидѣть въ кафе и болтать со знакомыми.