Царство грезъ - [15]
— Я вѣдь только что пришелъ къ вамъ съ цѣлью взять васъ къ себѣ послѣ похоронъ. Черезъ полчаса начнется погребеніе. Надѣюсь, вы не отклоните отъ себя моего приглашенія. Жена моя тоже будетъ очень рада. Надо пережить горе, что дѣлать, и успокоиться.
Я отъ всей души пожалъ руку толстяку.
Черезъ нѣсколько минутъ мы отправились на кладбище. Шли за гробомъ фонъ Брендель, хозяинъ кафе, священникъ и два какихъ-то незнакомца. Всѣ стояли, но нѣчто лежало…
Это былъ простой гробъ, покрытый чернымъ покрываломъ. Священникъ пробормоталъ молитвы, и гробъ опустили въ могилу. Мнѣ казалось, что кругомъ меня была пустыня, я не могъ стоять на ногахъ, и Лампенбогенъ поддерживалъ меня.
Все было кончено. Мы уходили. Вдругъ къ намъ подбѣжалъ какой-то господинъ, потрясая цилиндромъ. Это былъ парикмахеръ. Онъ схватилъ меня за руку и торжественно произнесъ:
— Помните, что въ смертномъ состояніи субъектъ представляетъ собою діагональ между пространствомъ и временемъ, и, можетъ быть, это васъ утѣшитъ!
XII.
Фрау Мелита.
На дачѣ Лампенбогена, куда онъ привезъ меня въ шесть часовъ вечера, ожидала насъ его жена. Она привѣтливо встрѣтила меня и выразила надежду, что страшный случай скоро будетъ забытъ.
— Скоро будетъ забытъ, — машинально повторилъ я.
Какъ-то странно мнѣ было, что я въ чужомъ домѣ, и что мнѣ отвели комнату, которая такъ не похожа на мою прежнюю. Глядя на хозяйку дома, которая была со мною очень любезна, я невольно подумалъ: «вотъ женщина, о которой такъ много говорятъ».
Мы сѣли за столъ, и Лампенбогенъ показался мнѣ какимъ-то жрецомъ ѣды. Онъ засматривалъ властнымъ взглядомъ въ каждую посуду и критиковалъ кушанья.
— Сколько разъ я ей говорилъ, этой бестіи… — замѣчалъ онъ по адресу кухарки и становился красенъ отъ гнѣва.
Салатъ онъ приготовилъ самъ на особомъ столикѣ, съ какимъ-то необыкновеннымъ искусствомъ, при помощи двухъ деревянныхъ вилокъ. Тутъ мнѣ показалось, что, вѣроятно, онъ хорошій операторъ. Бросивъ взглядъ на меня, онъ сказалъ:
— А вы ничего не ѣдите?!
Послѣ обѣда мы закурили папиросы, и толстякъ сказалъ:
— Жаль, что я не могу дольше съ вами остаться. Надо ѣхать въ клубъ. Но поручаю васъ заботамъ моей жены.
Онъ уѣхалъ, а мы остались.
— Завидное здоровье у вашего супруга, — началъ я, чтобы что-нибудь сказать.
— Да.
Я посмотрѣлъ на красавицу поближе. На ней было синее въ бѣлыхъ полоскахъ платье, и волосы ея покрывала сѣтка, по принятой въ Царствѣ Грезъ модѣ. Лицо ея было маленькое, лобъ узкій, а брови выгнутыя и высокія; носъ у нея былъ коротковатый, а ротъ широкій съ губами, какъ у негритянки. Лучше всего былъ цвѣтъ лица и волосы. Осматривая ее, я удивлялся, что могу еще такъ подробно наблюдать чужую жену. А фрау Мелита взяла рабочую корзинку и сѣла у камина, въ которомъ горѣли дрова. Она молчала. Опять я началъ, чтобы что-нибудь сказать:
— Послушайте, у васъ чудные волосы.
Мелита на это спокойно сказала:
— Какъ художникъ, вы, должно быть, понимаете что-нибудь въ красотѣ.
Но тутъ моя душевная подавленность внезапно смѣнилась другимъ чувствомъ. Снаружи я представлялъ собою человѣка, который только сидитъ и курить, а внутри меня зашевелилась змѣя. Мнѣ захотѣлось сравнить фрау Мелиту со своей покойной женой.
— Если бы вы распустили свои волосы, то было бы еще лучше, — сказалъ я и скрылся въ табачномъ облакѣ.
— А вдругъ вы разочаруетесь? — возразила она.
— Въ такомъ случаѣ жаль, что вашъ мужъ не художникъ, — продолжалъ я: — Неужели онъ всего не видитъ?
Вошла горничная.
— Не угодно ли чего-нибудь господамъ?
— Нѣтъ, вы можете уходить.
Когда горничная ушла, я спросилъ:
— А что бы вы сказали, если бы я, въ самомъ дѣлѣ, попросилъ васъ распустить волосы?
— Сегодня, въ день похоронъ вашей жены?
— Ахъ, кромѣ смерти, есть еще жизнь, — съ актерской интонаціей произнесъ я.
— Что же, жизнь можетъ васъ утѣшить?
«Всѣ женщины на одинъ ладъ», — подумалъ я.
А фрау Мелита стала возиться со своими волосами.
— Горничная больше не придетъ? — спросилъ я.
— Насъ никто не потревожитъ.
Пара великолѣпныхъ красноватыхъ косъ упала вдоль ея спины. Она зашла за высокія ширмы, стоявшія у камина, и совсѣмъ распустила волосы.
— Волосы — единственные въ своемъ родѣ. Я ничего подобнаго не видѣлъ, — сказалъ я. — Но прошу васъ, прошу васъ!..
— Вы, кажется, просите ужъ черезчуръ многаго, — съ кокетливымъ негодованіемъ произнесла она и покраснѣла.
Румянецъ, выступившій на ея щекахъ, ясно указывалъ, что она не станетъ долго сопротивляться. Я подошелъ къ ней и дрожащими пальцами сдѣлалъ то, что должна была сдѣлать горничная…
… На улицѣ было тихо. Гдѣ-то звякала сабля. Я зашелъ въ кафэ, выпилъ крѣпкій пуншъ, и, когда зашумѣло въ головѣ, явилась потребность погрузиться умомъ въ «ничто». Когда же я выпилъ еще нѣсколько стакановъ, возникла мысль о самоубійствѣ. Лучше не существовать, чѣмъ жить по-дурацки среди дураковъ. Но, хвативъ чернаго кофе, я пришелъ къ заключенію, что не только не способенъ на жизнь, но и на самоубійство. Я взглянулъ въ зеркало и увидѣлъ болѣзненное лицо.
… Былъ третій часъ утра, когда нелѣпый волчій аппетитъ явился у меня, и я съѣлъ три порціи ветчины и множество пирожковъ. Подошелъ ко мнѣ хозяинъ гостиницы и спросилъ, гдѣ я желаю провести ночь. Потомъ онъ увелъ меня въ маленькую комнату, гдѣ въ альковѣ стояла кровать. Я заснулъ мертвымъ сномъ. Проснулся я на другой день съ огромнымъ подъемомъ силъ и весь предался работѣ. Это былъ какой-то запой, а не работа. Подъ вліяніемъ горя я создалъ свои лучшія вещи. Кромѣ того, я занимался еще поэзіей и психографикой.
