Царственная блудница - [39]

Наблюдательной Лии не составило труда догадаться, в кого из всех присутствующих может быть влюблен этот красавец. Конечно, в императрицу! Имя Бекетова так и перелетало из уст в уста, и Лии не составило труда связать концы с концами. Ах, вот это йvйnement, вот это incident! [12]

Поистине, нарочно не придумать. Неужели при виде этого прекрасного лица прежние чувства вспыхнули в императрице? А что, такое бывает... пути любви неисповедимы!

Лия меланхолически вздохнула от некоего непрошенного воспоминания на эту тему, однако ум ее работал без сбоев, в точности как часы знаменитого французского мастера Дюшена в футляре, украшенном лиможской эмалью, а оттого она сразу поняла, какие невыгоды несет для ее миссии встреча императрицы с бывшим любовником. Бекетов необыкновенно красив, а чувства Елизаветы ветрены. Сейчас какому-нибудь l’aventurier [13] и искателю приключений может померещиться, что он владеет не только ее телом, но и помыслами, и сердцем, однако при всякой случайности ее чувственность расцветет совсем иным цветом. И, кажется, это происходит на глазах у всех... Двор, конечно, уже шушукается насчет возвращения бывшего фаворита, но двое этому определенно не рады: Афоня, которая теряет возлюбленного, – и Лия де Бомон, которая утрачивает расположение императрицы, ибо теперь все понятно: Бекетов, эта марионетка в руках Гембори, будет принуждать ее продолжать ту проанглийскую политику, которую поддерживает Бестужев. А Воронцов и Шуваловы с их преданностью Франции принуждены будут попятиться... никто не знает, сколь надолго. Воспоминания о словах Афони насчет судьбы ее родителей, которая находится в руках Гембори, промелькнули в голове Лии. Она знала, что «черная лиса» – большой мастер шантажа... видимо, и здесь без него не обошлось. Итак, он прибрал Бекетова к рукам всецело. Вот, идет к нему... воспользовался тем, что императрица отвела глаза от бывшего любовника... о чем они так напряженно беседуют, что обсуждают, с неестественным интересом разглядывая штофную обивку стен?!

Лия дорого дала бы, чтобы узнать, о чем идет речь, – и была бы немало изумлена, кабы проведала, что идет она непосредственно о ее персоне.

– Ну что, время начинать, – проговорил Гембори, подойдя к Бекетову и указывая на картину, висевшую на стене, прелестный «Пейзаж с Полифемом» Пуссена, составлявший предмет гордости посланника, любителя изящных искусств. Можно было подумать, что парочка обнимающихся нимф или, на худой конец, могучая фигура Полифема, возникшая из дальнего вулкана, составляло сейчас все интересовавшее сэра Уильяма.

Бекетов тоже вытаращился на пейзаж, однако видел отнюдь не красоты природы или нимф... вернее, ему мерещилась Венера среди этих нимф, рыжая Венера его жизни, его сновидений, его несбывшаяся мечта! Голос Гембори вернул его к действительности:

– Время начинать, и советую вам играть понатуральней! Вы сами видели, что интерес императрицы к вашей персоне нужно лишь подогреть, чтобы он вспыхнул вновь. Однако Лия де Бомон – девица очень, очень непростая. Она только изображает из себя воздушное создание. Характер у нее такой, что любому мушкетеру фору даст. Не зря же она так любит переодеваться в мужское платье, фехтовать, ездить по-мужски верхом...

«Совершенно как Афоня», – ни с того, ни с сего подумал Бекетов и помрачнел, вспомнив об участи своей сестры, матери Афони... участь эта зависела только от него...

– Совершенно как ее величество, – улыбнулся уголком рта Гембори, – которой нравится, когда все видят ее очаровательные ножки. Вы слышали тот прелестный комплимент, который сделала императрице великая княгиня Екатерина Алексеевна после очередного маскарада? «Какое счастье, что вы не мужчина, не то сколько нежных женских сердец было бы вами разбито!» – сказала великая княгиня.

И посланник неприметно усмехнулся, увидев, что настороженное лицо Бекетова смягчилось. «Как он прост! – самодовольно подумал Гембори. – Конечно, он же русский... это вам не греческая квадрига, это всего лишь русская тройка!»

Надо сказать, что сэр Уильям числил себя в знатоках не только живописи, но и конного спорта, и не зря.

– Итак, мадемуазель Лия де Бомон любит, когда с ней обращаются, как с мужчиной, – продолжал он наставлять Никиту Афанасьевича. – Хлопают ее по плечу, обращаются к ней в мужском роде, мсье, то и дело оговариваясь, ах, простите, мадемуазель, причем она просто в восторге, когда такие обмолвки происходят публично. Но умоляю, сделайте вид, что не испытывайте к императрице ничего, кроме почтения, иначе никто не поверит в ваши ухаживания за де Бомон, а прежде всего, вы не сможете ввести в заблуждение саму государыню. Она сразу распознает, что вы преисполнены страсти именно к ней, и это мигом охладит ее интерес. Итак, начинайте, сейчас я покину вас, ибо господин Бестужев явно хочет мне что-то сообщить.

В самом деле, Алексей Петрович делал послу явные знаки и, завладев его вниманием, подвел к императрице, которая выглядела растерянной.

– Кто этот человек? – спросила она без обиняков, не глядя на Бекетова, но Гембори не стал строить из себя невинность, делая вид, будто нуждается в уточнениях, а ответил прямо: