Царское проклятие - [40]

Пожалуй, единственной, кто ее не боялся, была Елена Юрьевна Глинская, молодая, всего двадцати с лишним лет от роду. Во-первых, упрямства и силы воли у нее хватало и самой. Что захочет, того непременно добьется, не остановится ни перед чем. Во-вторых, она одна разглядела под грозной внешностью некрасивой сорокалетней женщины всю ее нерастраченную нежность, а по возрасту она как раз годилась ей в дочери.

Разумеется, была у Глинской и подлинная мать — старая княгиня Анна, родом из литвинок, но после того как восемнадцатилетнюю девочку взял в жены великий государь — все те, кто попадал в кремлевские палаты, даже с собственными родственниками, если это мужчины, мог видеться лишь при свидетелях. Конечно, такого правила нигде нельзя было прочитать, потому что в писаном виде оно не существовало. Зато этот обычай был уже давно освящен временем и соблюдался гораздо строже, чем какой-нибудь пункт закона из Судебника Иоанна III.

Да, правила не распространялись на женщин, водившихся на женской половине Теремного дворца, но согласитесь — замена не ахти. Мамкам, нянькам и холопкам душу не больно-то изольешь, да и о сокровенных мечтах тоже не расскажешь — вмиг донесут куда не надо. На худой конец — а может, это и еще хуже — просто растреплют каждому встречному-поперечному. А ведь так хочется хотя бы изредка поговорить по душам.

Оставалась мать Анна, но у Елены со своей родительницей — суровой и тощей как смерть литвинкой с вечно поджатыми губами — особого доверия не сложилось с детства. Анна рассматривала дочь лишь как средство, которое может поспособствовать продвижению ее сыновей выше, выше, выше. Девчонка же изначально была неким неодушевленным предметом, вся польза от которого — это извлечение выгоды при ее продаже покупателю побогаче и познатнее. То, что предмет умеет говорить, смеяться и слушать, роли не играло. Если от этого будет польза при продаже — хорошо, если нет, то можно живо заткнуть рот, и всего делов.

Сама Елена прекрасно понимала, что вещью она перестанет быть лишь после того, как перейдет в иное качество, став замужней и самостоятельной хозяйкой в мужнином терему. И желательно, чтобы терем был посолиднее, да побогаче, чтоб было где хозяйничать.

Правда, тут она несколько просчиталась, как потом с горечью признавалась сама себе. Первоначальный-то расчет ее был прост и незатейлив — женить на себе знатного князя из тех же Бельских или Милославских, вот и вся недолга. Василий Иоаннович попался ей «на зубок» случайно, и голову она ему вскружила как бы походя, ненароком, по укоренившейся привычке всегда кокетничать, даже если никакой перспективной жертвы на горизонте и не наблюдалось.

Великий князь на жертву походил мало. И внешность неподходящая — зарос бородой чуть ли не до глаз, и чрево изрядное, и возраст — ну за каким лядом нужен ей этот старик сорока пяти годков? То про бабу сказано, что она в такую пору сызнова ягодка, да и то время для этой поговорки еще не пришло. В XVI веке баба в сорок пять лет напоминала… впрочем, не будем о неприятном.

Опять же, со всем этим еще можно было бы как-то, с грехом пополам, смириться, но уж семейное положение Елену не устраивало категорически. Женат, следовательно, никаких возможных перспектив, кроме, разве что, любовной, но это отпадало категорически. Видела она его женку, Соломонию Сабурову. Лицом да фигурой — не соперница, но нрав!.. Пополам перекусит, сырой сжует и не подавится. С такой тягаться — проще удавиться. Потому-то вертела она перед ним хвостом исключительно по привычке, без какой-то бы то ни было далеко идущей цели, и вела себя абсолютно естественно, что выходило у нее легко, непринужденно и элегантно.

Вот за эту легкость и непринужденность она и запала в душу Василию. Опять же манеры манерами, пускай и приятные, но был и еще один немаловажный фактор — возраст. Это у Василия Иоанновича он шел со знаком «минус», а у Елены Глинской как раз «плюс», да еще какой, особенно в сравнении с законной супругой Соломонией Юрьевной, которая хоть и была на целых семь лет моложе князя, но тридцать восемь все равно не шестнадцать.

У одной морщинки, что на уголках глаз, что на уголках губ, что на лбу, что на крыльях носа. У другой — персиковый пушок на румяных щеках и бархатистая кожа, к которой так и хочется прикоснуться, чтобы погладить. У жены постоянная раздражительность, вызванная затянувшимся бесплодием, у этой же веселый смех, да вдобавок, по слухам, в ее роду все исправно рожали, а иногда и по несколько младенцев за раз. У одной тяжелый шаг и властная поступь вкупе с подозрительным суровым взглядом, у другой — летящая походка, а уж посмотрит, будто рублем одарит. Да нет, что рублем — целым яхонтом или, там, лалом.

Ну и, разумеется, самое главное. Это уже про беса, который умело тычет в ребро, когда седина расползлась не меньше чем на полбороды. Не всем, разумеется, достается такой тычок от лукавого, но как раз Василию Иоанновичу он в бок и заехал. Да так чувствительно угодил рогатый, что великий князь уже после первой мимолетной встречи — проскочила раза два, да в саду на качелях издали разок увидел — приходил в себя целый вечер. Чтоб никого не видеть и побыть наедине с собственными мыслями, полетевшими в разные стороны — поди поймай хоть одну, он простоял все это время в молельной. Вот только ему было не до молитв — из головы не выходила