Царское гадание - [29]

Старая сивилла ждала его. Никакого приема в этот вечер не было. Цыганка велела всем наотрез отказывать.

— Я жду тебя, государь! — сказала она, едва только император переступил порог ее комнаты.

Услыхав слово «ты», император понял, что гадалка будет говорить с ним о серьезных предметах, так как, говоря о житейских текущих пустяках, она называла императора полным его титулом.

— Я, кажется, не опоздал? — ответил государь, входя.

— Нет, не опоздал. И благо тебе, потому что то, что я должна сказать тебе, спешно и откладывать беседу с тобой я не могла.

— Я слушаю тебя.

— Садись! — серьезно, почти повелительно проговорила старая цыганка. — Садись и слушай меня внимательно! Прежде всего скажи мне: ты ничего особенного сегодня во сне не видал? Тебе не снился далекий, великий старец?

Государь чуть не вскрикнул от удивления.

— Ты знаешь? — проговорил он.

— Я все знаю, государь! Для меня нет ничего сокрытого! Я ценою жизни заплатила за свое роковое знание, и неизвестного для меня нет ничего.

— В таком случае ты знаешь и то, кого я видел во сне сегодня, и что именно говорил мне привидевшийся мне далекий старец?

— Я все знаю, государь, — повторила гадалка. — Великий старец и мне приснился, как приснился тебе, и я слышала его вещий голос, как ты его слышал!

— И что же он сказал тебе?

— Все то же, что сообщил тебе, государь! Он сказал мне, что тебя ждет добровольная кончина на престоле твоих предков, а твоего державного сына, твоего первенца, ждет мученическая кончина на том же престоле. Ему предстоит великое мировое деяние: он призван освободить рабов от пленения. Над ним блеснет сияние предвечного света, но изуверы не поймут его, как не поняли они Спасителя мира. И его, царя земного, предадут смерти, как до него предали смерти Бессмертного Царя Небесного! Все это, государь, сказал мне сегодня далекий старец в чудном сне. Все это он сказал и тебе во сне тяжелом и мучительном. Но не за тем я призвала тебя к себе сегодня, а для того, чтобы ты своей властью назначил мне день, когда я могу исполнить возложенное на меня великое поручение, исполнить волю пославшего меня великого старца.

Государь слушал ее внимательно, почти с благоговением.

— Ты торопишься? — спросил он.

— Да, особенно мешкать я не желала бы, — ответила цыганка.

— Но почему? Разве ты хочешь покинуть Петербург?

— О моем личном желании тут речи быть не может, как и вообще никогда не может быть речи о желании нас, грешных, сопоставленных с предвечным, великим предназначением! Я уйду тогда, когда придет мой час. И этот час особенно не замедлит.

— И далеко ты уйдешь от нас? — спросил государь, как бы охваченный невольным сожалением при мысли об уходе странной гадалки.

— Далеко, государь, туда, откуда еще никогда никто обратно не возвращался!

— Ты сегодня слишком мрачно настроена! — попробовал пошутить император.

— О моем личном настроении какая же речь? — сказала гадалка, строго взглянув на него. — Я не за тем призвала тебя, чтобы выслушивать твои царские шутки. Они хоть и царские, хоть и милостивые, а все-таки шутки! Мне-то шутить не полагается! Смех от меня уже многие десятки лет как отошел.

— Но чего же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты сам назначил мне тот день и час, в который мне разрешено будет без лишних соглядатаев проникнуть в собор, где почивают все русские цари, волей Божьей призванные к вечному упокоению, и где рядом с их могилами возвышаются людскою волей воздвигнутые гробницы над мнимым прахом тех, кого Господь в праведном суде Своем еще не призывал к Себе.

— Ты можешь пройти в собор всегда, когда захочешь! Вход туда никому не воспрещен.

— Я знаю это. Но я должна там исполнить великое, святое поручение, а оно не может быть исполнено иначе, как в полном одиночестве и среди великой тайны. Я о божественном законе говорю, его исполнить стремлюсь! До людских законов мне нет дела. Ты руководишь ими, как сам хочешь, а потому укажи мне сам, когда мне может быть разрешен вход в собор единолично, без свидетелей?

Государь на минуту задумался.

— Но… это исполнить трудно, — сказал он. — В соборе всегда присутствуют сторожа!

— Даже и ночной порой?

— Нет, ночью собор заперт! Но и тогда сторожам будет известно, если в его стены проникнет посторонний человек.

— А ты сам никогда в него один не входишь? — вдруг спросила цыганка.

Государь при этом вопросе слегка вздрогнул.

— Нет, я один в собор не вхожу. В последний раз я вошел туда один в день своего воцарения.

— И с тех пор ни разу больше не решился на это, государь?

Николай Павлович переменился в лице.

— Как? Тебе и это известно? — голосом, полным ужаса и недоверия, произнес он.

— Мне все известно, государь. Я не могу не знать того, что случается, и того, что должно случиться! И хотела бы, да не могу. Мне все тайны мира открыты. Оттого-то мне так и тяжело жить, оттого-то я так и рада буду, когда настанет мой последний час.

— Тебе так надоело жить?

— Не надоело мне… не то это слово! Устала я от жизни, так мучительно, так непосильно устала, что на языке человеческом нет выражения для этой усталости.

— И скоро найдешь ты избавление от этой непосильной ноши? — уже с участием спросил император.