Царское дело - [64]

Маркел подумал и сказал:

— Конечно.

— Вот и славно, — продолжал Щелкалов, после хлопнул ладонью по столу и громко окликнул: — Мишка!

Вошел стрелец. Щелкалов объяснил ему, в чем дело и кого позвать. Стрелец кивнул и вышел. Щелкалов, опять усмехаясь, сказал:

— Чую, ты чего-то недоговариваешь, но пока не понимаю, чего именно.

— Чего тут понимать, — сказал Маркел. — Дело очень простое: колдуна зарезали. Кто захочет за такое браться? Вот нас с дядей Трофимом на это и сунули. Сказали: это дело не земское, и не дворцовое, лопарь же вон откуда, так что вы, разбойные, его и забирайте, тем более что вы его сюда и привезли. И мы пошли разбираться. А самих тоже робость берет! Уйме же был очень сильный колдун, он нарисует на снегу человечка, ножом ткнет — и тот готов. И снег красный-красный.

— Да-а, — нараспев сказал Щелкалов. — Вот это ножик так ножик, на него, я думаю, охотников немало бы нашлось. А где сейчас тот ножик?

— Пропал куда-то. Или кто украл, — сказал Маркел. — Уж мы искали там, искали! Но государя не ножиком ткнули.

Щелкалов помолчал, даже посмотрел на дверь и только после сказал:

— Так ты думаешь, его убили?

— Думаю, — сказал Маркел опять только вполголоса. И также вполголоса продолжил: — А лопарь на государя ничего дурного не замышлял, а даже наоборот: он предупреждал его, говорил, что ему скорая смерть назначена, и даже называл, когда — в Кириллов день. А государь вместо того, чтобы стеречься, на лопаря разгневался. А злые люди это сразу подхватили и будто бы по государеву хотению лопаря зарезали!

— Кто зарезал? — сразу же спросил Щелкалов.

Маркел не ответил.

— А! — хищно воскликнул Щелкалов. — Значит, знаешь…

— Знаю, да доказать не могу, — сказал Маркел спокойным голосом.

— Надо сперва Жонкинсона допросить?

— Лопарь и Жонкинсон — из разных дел.

— А если их сшить вместе?

— Где же такие нитки взять?

Щелкалов помолчал, даже прищурился, после сказал:

— А ты хитер, целовальник. Я бы, может, даже взял тебя к себе. Но слишком ты скользкий… — И вдруг спросил: — На кого служишь?

— Меня прислал князь Семен… — начал было говорить Маркел, но Щелкалов перебил его:

— Я знаю, у кого ты служишь. А вот скажи, на кого?

А, подумал Маркел, вот оно что, ты заробел, боярин! Ну, я тогда…

И тут в дверь постучали. Щелкалов позволил входить. Вошел тот самый стрелец Мишка, а с ним невысокий человек, одетый в иноземное.

— Жонкинсон? — строго спросил Щелкалов.

Иноземец утвердительно кивнул. Щелкалов махнул рукой, и Мишка вышел.

— Ну, что, Жонкинсон, — веселым голосом спросил Щелкалов, — нравится тебе у нас, в Московии?

Жонкинсон вздохнул и тихо ответил:

— Нравится.

Говорил он почти без акцента.

— И сейчас тоже нравится? — продолжал допытывать Щелкалов.

— Сейчас не очень, — сказал Жонкинсон.

— А ведь ты сам в этом виноват, гентельман Жонкинсон! — уже строго сказал Щелкалов. — Зачем у вас такая королева? Так и норовит нас, бедных, обобрать. Гнилые товары нам подсовывает, требует за них втридорога, и еще чтобы без пошлин… У нашего царя сердце мягкое, и он ей то в одном уступит, то в другом. А ей все мало! И государево сердце не выдержало, преставился великий государь, а вы что? Я к вам тогда приезжаю, а вы водку жрете. Нашу водку! И нашим мясом закусываете! В среду, в постный день! И еще ваш Баус говорит: «Чего, Андрюшка, очи выставил?» Я ему уже Андрюшка, вот как! А кандалов понюхать не хотел? А в подвале посидеть?

И тут Щелкалов даже встал. Жонкинсон быстро сморгнул. Но Щелкалов уже сел обратно и совсем другим, домашним голосом продолжил:

— Но тебе, Жонкинсон, свезло. Заинтересовались тобой мои люди. Говори, Маркелка.

Маркел облизал губы и начал:

— Знаю я, ты мастер очень сильный. Государю шахматы точил. Было такое?

— Было, — сказал Жонкинсон.

— Очень хорошие шахматы, — сказал Маркел. — Государь их жаловал. Но вот беда! Куда-то затерялась одна шахмата, надо ей замену выточить, и спешно.

— Спешно не получится, — ответил Жонкинсон. — Потому что точило сломали.

— Кто это посмел сломать? — грозно спросил Щелкалов.

— Один ваш человек, — ответил Жонкинсон. — Это когда нас вязали. Этот человек ударил по точилу сапогом, и точило развалилось.

— Гм! — громко сказал Щелкалов. — Ты, наверное, дерзил ему. Но ладно! Найдем мы его. И накажем. А точило еще можно починить?

— Можно, — ответил Жонкинсон. — Но для этого нужно…

— Все будет! — перебил его Щелкалов и, повернувшись к Маркелу, спросил: — Что еще?

— А еще, — сказал Маркел, — это не просто шахмата, а белый цесарь. Он там самый главный, и на него все смотрят. Поэтому его нужно сделать точно таким же, чтобы никто не заметил, что это подмена. Чтобы цесарь был, как все!

— Как все, его делать нельзя, — вдруг сказал Жонкинсон.

— Почему это еще?! — спросил Маркел.

— Потому что мне так было велено. Я его уже однажды таким сделал, и мне приказали его переделать. И я переделал.

— Кто приказал? — спросил Щелкалов.

— Я его не знаю, — сказал Жонкинсон. — Был человек от государя. Пришел, пересмотрел шахматы и сказал, что он ими всеми доволен, а вот белый цесарь не годится. У них в Кремле, он сказал, белыми всегда играет только государь, и поэтому белого цесаря надо переделать так, чтобы он был выше всех других фигур. Хорошо, сказал я, переделаю. Э, нет, сказал тот человек, зачем столько работы, белый цесарь всем хорош, ты только приделай ему что-нибудь на шапку, какое-нибудь украшение. Тогда я просверлил ему в шапке дырку и вставил туда золотое перо, вот такое коротенькое. И тот человек забрал те шахматы. Я и сейчас все также сделаю. Но, чтобы не ошибиться, ведь это было еще осенью, я мог же что-нибудь забыть, мне для примера нужен второй цесарь, черный. А сама работа займет не больше часа. Ну, и ремонт точила еще час.