Царский каприз - [11]

— Да, это — настоящее счастье! — повел плечами Черневинский. — И я, откровенно сказать, за такое полное счастье будущей супруги нашего Несвицкого не поручусь!

— Ты опять за него принялся? — откликнулся Ржевский. — Я первый ни одного слова не произнес ни за него, ни против него!.. Но если меня по совести спросят, то большой симпатии я к нему не чувствую.

— Да и никто, я думаю, не чувствует! Это Борегар так только, для оригинальности! — заметил Тандрен.

— Фендрик, тебе сказано: берегись! — погрозил ему толстяк.

— Скажите мне, пожалуйста, кто этот защитник царского могущества? — с холодной улыбкой произнес бледный Пестель, ни к кому в отдельности не обращаясь.

— Армейский офицер, как ты давеча очень удачно догадался, недавно переведенный к нам в полк за какое-то боевое отличие.

— Боевое, а не иное? — презрительно откликнулся Пестель. — У нас ведь нынче отличия разные пошли! И доносы тоже отличием считаются!

— Нет, Мурашов на доносы не способен, — горячо вступился за того Борегар. — Это удивительно честный человек!..

— И честь тоже своя пошла, особливая, — не унимался Пестель. — Вон ведь и в третьем отделении люди себя, пожалуй, честными считают, а я под страхом строгого возмездия никому из них руки не подам!

— Ну, это — другое дело!.. На то это и третье отделение! — тоном искреннего убеждения произнес молоденький Тандрен.

Пестель молча крепко пожал ему руку.

— Ты что это?.. За мое пренебрежение к синему мундиру меня благодаришь? — спросил тот. — Это, брат, у нас фамильное. Тетушка у меня есть, старушка, бедная, как Иов многострадальный; она с голода умерла бы, если бы не отец, но знамя свое дворянское держит так высоко, что поневоле спасуешь и низко-низко наклонишь голову, когда она мимо пройдет!.. С ней такой случай недавно случился. Отец с матерью вдумчиво промолчали на него, а мы, молодежь, прямо-таки зааплодировали ей, когда она после этого к нам приехала. Нет, вы представьте только себе! Есть тут у нас, в Петербурге, некто С, жандармский офицер… Что он за человек — я не знаю, но из-за его мундира не особенно глубоко уважаю его. Встретилась тетушка с этим офицером в доме одной своей хорошей знакомой, Анны Романовны Эбергардт, и поневоле, скрепя сердце, провела несколько часов в его обществе. Присутствие «небесного» мундира в доме такой уважаемой особы, как мадам Эбергардт, настолько удивило нашу старушку, что она собралась не на шутку выразить ей свое удивление по этому поводу. Вдруг на следующий день утром, в приемные часы тетушки — у нее есть свои строго определенные «приемные часы», несмотря на то, что нет ни одного пиастра за душою — ей подают визитную карточку, и на ней она с ужасом читает под сенью широкой дворянской короны: имя, отчество и фамилию офицера, встреченного ею у Эбергардт, а затем следующее: «Штаб-офицер Санкт-Петербургской жандармской полиции». Мало ему, сердечному, было свое имя выставить, он еще мундирчиком прихвастнул!.. Ну, тут уже тетушкиного терпения не хватило! Она приказала просить посетителя в зал и, выйдя к нему навстречу и не допуская его дальше порога зала, не подавая ему руки, спросила: «Позвольте узнать, что Вам угодно?..» Тот так и опешил. «Я, — говорит, — имел честь быть представленным вам вчера и счел своей обязанностью лично засвидетельствовать вам свое глубокое уважение». Тетушка смерила его взором так, как — дай ей Бог здоровья! — одна только она умеет людей мерить, и изрекла ему в ответ, да так явственно, отчетливо, что «любо два», как говорит мой денщик Власов: «То вы мне были представлены, государь мой, это я почитаю за несчастную случайность, от которой никто из нас не гарантирован по нынешнему времени!.. Что вы к уважаемой мною Анне Романовне Эбергардт в дом попали, в этом я вижу ее великую оплошность; что же касается до визита, нанесенного вами мне, то его не понимаю, никакими проступками против правительства его не заслужила и никаких провинностей за собою не сознаю». Штаб-офицер, как ни был озадачен таким «дискуром», все-таки попробовал возразить, напомнив тетушке, что он — русский потомственный дворянин. Тетушка слегка наклонила голову в ответ не то с приветом, не то с сожалением и изрекла такого рода сентенцию: «Принять потомственного дворянина даже в рубище за честь себе поставлю, в жандармской же форме никому, слышите, государь мой, никому поклона не отдам и почтения не окажу!..» Отрезала она так и поплыла от гостя как пава, отдав с порога приказ лакею «проводить господина жандармского штаб-офицера».

Все внимательно слушали рассказ молодого графа, и когда он кончил, раздался взрыв восторженных аплодисментов.

Оживленно аплодировал даже Пестель со своим холодным, мертвенно-бледным лицом.

— Ой, батюшки, умру! — застонал Борегар, в порыве восторга тиская молоденького графа в своих могучих объятиях. — Что эта твоя тетушка, замужняя или вдова?

— Старая дева! — смеясь ответил Тандрен, с трудом освобождаясь из его могучих объятий.

— А она за меня замуж не пойдет? — продолжал Борегар среди громкого и веселого смеха товарищей. — Я в нее влюблен после твоего рассказа. Понимаешь ли ты, без ума влюблен!.. Никогда еще ни одна женщина так не увлекала меня даже лично, а уж о заочном увлечении и говорить нечего!.. А ведь этой твоей дивной тетушки я никогда не видел!