Царский изгнанник (Князья Голицыны) - [46]

«Отчего бы, — часто думала она, — отчего бы матушке, которая во все поры своей жизни была таким совершенством, и теперь не держать бы себя так, чтобы все говорили о ней: «Какая она добрая, какая милая старушка!»

Но в эту минуту Марфочка не только не роптала на подробный рассказ свекрови, но даже была ему рада и слушала его с большим вниманием, почти с благодарностию: он избавлял её от перспективы повторить свой отказ и вслед за тем выслушать упрёки в неблагодарности, в дурном воспитании.

Желание Марфочки, по-видимому, исполнялось; рассказ затягивался: от восьмилетнего возраста княгини Марии Исаевны он, в полчаса беспрерывного говора, едва дошёл до первой исповеди кузины.

— Серафима нимало не боялась священника. Не то что нынешние дети, — говорила рассказчица, — я сама готовила её к великому таинству и говорила ей, что если совесть чиста, то нечего бояться; мы на этом росли: главное, говорю ей, ничего не скрывай от духовника... После неё к исповеди пошла я, и священник сказал мне: «Я сразу узнал, что вы готовили кузину к исповеди; это делает вам честь; так, как кузина исповедовалась, нынче редко и взрослые исповедуются; нынче век не тот».

От первой исповеди кузины рассказ перешёл к поступлению в дом Квашниных гувернантки — мадам Мариво, начались давно известные Марфочке подробности о быстрых успехах рассказчицы во французском языке; повторилось и то, что соседи называли мадам Мариво Марией Ивановной, иные в шутку, а другие по необразованности, думая, что её в самом деле так зовут...

   — А как, ты думаешь, её звали? — спросила княгиня Мария Исаевна.

   — Габриэлла, — отвечала Марфочка, не запинаясь.

   — Да! Какое миленькое имя! Жаль, что его нет в наших святцах!

   — Мне самой чрезвычайно жаль, матушка; но может быть, ещё это как-нибудь устрроится: говоррят, новые святцы печатаются в Петеррбуррге...

Камердинер князя Василия Васильевича пришёл доложить, что князь встал и просит княгинь кушать чай в свой кабинет.

   — А ты так и не успела рассказать мне, — проговорила княгиня Мария Исаевна.

   — Поздравляю, Марфа, — сказал князь Василий Васильевич внучке, — дождались мы наконец мужа! Посмотри, свекровь, как мы расцвели, как мы рады твоему сыну!

   — А вот и не посмотрри, дедушка, — отвечала Марфа, — вы ошиблись: свекрровь говоррит: муж мужем, а ещё есть что-то. Отгадайте, что есть ещё, дедушка.

   — Отгадать и испортить сюрприз, приготовленный мужем? Изволь, я отгадаю. Государь при...

Марфочка замахала руками:

   — Нет, нет, дедушка! Рради Бога, не говоррите; муж не велел.

   — Муж не велел тебе, — сказала княгиня Мария Исаевна, — а батюшке, кажется, он приказаний и запрещений давать не думает. Что же вы отгадали о государе, батюшка?

   — Я не отгадал, а узнал наверное, что Пётр, обнародовав свой брак со своей лифляндкой, намерен обеих дочерей её[35] признать царевнами... Чему ж ты так рада, Марфа?

   — Я не этому ррада, дедушка, то есть я не только этому ррада, впрочем, я и этому очень ррада, — прибавила Марфочка, спохватясь, и вдруг остановилась, не зная, как объяснить, чему именно она рада.

Княгиня Мария Исаевна приняла мину безвинно обижаемой жертвы, мину, предшествующую обыкновенно дискантовой гамме; и не будь тут свёкра, задала бы она невестке за такое наглое притворство!.. Но надо сказать, что в присутствии князя Василия Васильевича дискант не был в употреблении; раз как-то, лет пятнадцать тому назад, княгиня Мария Исаевна попробовала было его, но он оборвался у неё на первой ноте, то есть при первом взгляде князя Василия Васильевича, и с тех пор уже не возобновлялся.

   — Как же И: не радоваться, — сказал князь Василий Васильевич, — как не радоваться возвышению такой женщины, как Екатерина Скавронская! Говорят, царь, — уже лет пять, — тайно обвенчан с ней, и это очень вероятно. Много кричали мы против неё, но она показала себя: такое присутствие духа в простой пасторской дочери удивительно: без неё погиб бы Пётр, несмотря на всю свою гениальность.

   — Как, батюшка, неужели вы тоже считаете Петра гениальным, — спросила княгиня Мария Исаевна, — конечно, я человек тёмный, необразованный, я могу ошибаться, но я не вижу большой гениальности в том, чтобы от живой, законной жены жениться Бог знает на ком.

   — Не за это и считают его гениальным... Один мир с Портой чего стоит! Так быстро решиться отдать Азов и срыть Таганрог; так верно прозреть в будущее и увидеть, что Азовское море ненадолго отнимется у России; так легко уступать завоёванные города и вместе с тем так упорно дорожить жизнью своего, вместе с ним, побеждённого союзника[36]. Разве это не доказывает великую, необыкновенную душу? Давно ли он погибал? А теперь вся Европа кадит ему; английская королева извиняется перед ним и даёт ему титул императора[37]; Англия, эта вечная соперница наша, желает союза с нами, а знаете ли вы, что значат Россия и Англия, соединённые прочным союзом? Лев и кит, соединённые узами дружбы искренней, основанной на взаимных выгодах?.. Что такое? — спросил князь Василий Васильевич у вошедшего камердинера.

   — Градоначальник желает иметь честь засвидетельствовать вашему сиятельству своё почтение, — отвечал камердинер.