Царский изгнанник (Князья Голицыны) - [36]
— Ни в чём? Решительно ни в чём? — живо спросила она.
— Решительно ни в чём: ты всё забываешь, — прибавил старик полушутя и полуторжественно, — что я был первым министром величайшего государства в мире; что, следовательно, я должен знать людей, что тебя я изучил специально и знаю наверное, что ты не можешь просить у меня ничего такого, чего бы я не исполнил с большим удовольствием.
— Ну увидим, господин первый министр: я хочу попросить вас...
Марфочка замялась и ещё раз, чтоб скрыть смущение, поцеловала руку дедушки.
— Не лиси, говори прямо.
— Попросить вас, дедушка, вы, наверное, не рассердитесь?..
— Да нет же, говорят тебе!
— Я хотела попросить вас, чтоб вы нынче же, без лотереи, раздали шалунам все остальные полушубки и валенки. Подумайте, какая им будет радость; зима ещё велика, и...
В эту минуту часы, слегка похрипев, как будто откашливаясь, начали бить двенадцать часов, и вслед за тем раздался громкий, заглушающий бой часов, выстрел.
Марфа смотрела в глаза дедушки, ожидая его ответа.
— Всякий раз, как бьют эти часы, я мысленно благодарю за них твоего мужа. Отгадал же он, что мне всего приятнее: что бы мы делали без часов в этой глуши, в эти длинные зимние ночи?
Марфа продолжала смотреть на дедушку, ничуть не разделяя его восхищения к бою часов. Напротив того, она находила, что они не могли забить более некстати.
В кабинет вошла княгиня Мария Исаевна, низко поклонившись свёкру и поцеловав его руку.
— Завтрак на столе, — сказала она. — Блины нынче особенно удались, батюшка, и хоть вы и говорите, что я ненавижу вашу фаворитку, однако ж я не могу не похвалить её и не признаться, что она мастерица взбивать тесто.
— Пойдёмте в столовую, — сказал князь, взяв с этикетом, достойным двора Людовика XIV, свою невестку под руку. — А сыновей нет ещё дома? — спросил он, садясь за завтрак около внучки.
Нет ещё. Они прислали сказать, что, может быть, и к вечеру не возвратятся; делают облаву в лопатихском лесу. Завтрак послан им туда.
— В добрый час! — сказал старик. — Совсем одолели нас эти волки: всю ночь воют под самыми окнами... А что муж твой, — спросил он у княгини Марии Исаевны, — разобрал привезённый вчера обоз?
Княгиня Мария Исаевна стояла в это время на другом конце столовой, готовя нектар для своего свёкра — разбавляя красное вино кипятком из самовара. Князь Так любил этот напиток, поддерживающий его здоровье, что прозвал его нектаром.
— Обоз мы разобрали ещё вчера вечером, — отвечала старая княгиня. — Шесть полушубков и шесть пар валенок на нынешнюю лотерею оставлены, а остальные заперты в кладовой.
— Ключ у тебя?
— У меня, батюшка.
— Так потрудись, Мария Исаевна, после завтрака сходить в кладовую, или, ещё лучше, пусть сходит туда Марфа и велит принести все остальные полушубки и валенки. Зима, в самом деле, такая холодная, что лучше нам отложить лотереи до весны, а теперь поскорее одеть и обуть наших озорников. Займись этим сейчас же после завтрака, Марфа... Вот и третий коренной закон нарушен, — проворчал он вполголоса с притворным неудовольствием, — трёх месяцев нет, как приехала, а уж весь дом вверх дном поставила!.. Блины действительно очень удались, — сказал он вслух своей невестке, подходившей к нему с чайником слегка дымящегося нектара.
Поставив чайник перед князем, княгиня Мария Исаевна вынула из кармана небольшую связку ключей и подала её своей невестке с поспешностью, доказывавшей, как ей приятно исполнить малейшее желание своего свёкра.
— Вот ключи, Марфа, — сказала она, — только, пожалуйста, смотри, чтобы не разбили посуды; она свалена около зелёного шкафа, ужо, если хочешь, разберём её вместе и сделаем опись.
— Дедушка, — сказала Марфа, поблагодарив свекровь, — мне совсем не хочется блинов! Да и ничего не хочется. Позвольте, я сейчас же схожу в кладовую.
— Нет, уж пожалуйста, вы у меня в доме беспорядков не делайте, — строго отвечал дедушка, — вам сказано: после завтрака; а что сказано, — закон!
— Корренной закон, — шепнула Марфочка, нежно взглянув на дедушку и принимаясь за положенный им на её тарелку блин.
ГЛАВА VI
ЛОТЕРЕЯ
Читатель не без удивления прочёл, что семейство, лишённое всего имения и получавшее от щедрот казны по тридцати алтын дневного содержания, могло открыто расходовать значительные суммы. Чтобы объяснить эту загадку, нам надо ещё раз оглянуться лет на двадцать пять или на тридцать назад.
Будучи, как он сказал своей внучке, первым министром величайшего государства в мире и — чего он не сказал ей — любимцем самодержавной правительницы этого государства, князь Василий Васильевич никогда не увлекался своим положением и, зная всеобщую историю, никогда не рассчитывал на прочность своего величия. Поэтому лет за десять до чёрного дня он начал исподволь помещать деньги в разные заграничные банки и успел поместить до трёх сот тысяч червонцев под векселя солиднейших домов Европы. Когда он был арестован и имущество его было взято в казну, то по описи этого имущества, кроме недвижимых имений, оказалось в подвалах его до четырёхсот тысяч червонцев. Многие удивлялись такому богатству и, разумеется, завидовали ему. Пётр удивился ничтожности этой суммы в сравнении с громадными капиталами, проходившими столько лет через руки первого министра, самовольно распоряжавшегося всеми средствами государства, и сначала сгоряча Пётр принял было меры, чтобы заставить Голицына возвратить казне то, что, по мнению царских советников, было у неё похищено. На вопрос, сколько у него в заграничных банках денег, князь Василий Васильевич с твёрдостью отвечал, что, сколько б их ни было, они принадлежат ему, и никому другому; что он приобрёл их службой четырём царям, награждавшим его за заслуги; в доказательство заслуг своих он вкратце указал на обстроенную в его правление Москву, на воздвигнутые в Кремле дома, на отторгнутые им у Польши Смоленск, Дорогобуж, Рославль, Чернигов, Стародуб и даже Киев — это древнее достояние православной России, что убытки, понесённые казной от несчастного Крымского похода, если он даже и виноват в них, вполне покрываются конфискацией его родовых и приобретённых им тридцати восьми тысяч крестьянских дворов, а также и взятых в его подвалах сокровищ и что, несмотря на то, если царской казне этого мало и если сам царь лично или письменно прикажет ему перевести на его имя обязательства голландских и английских банкиров, то он исполнит царскую волю, но что он исполнит её не как преступник, подозреваемый в казнокрадстве, а как русский дворянин, готовый для блага России пожертвовать последним своим достоянием.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Знаете ли вы, что великая Коко Шанель после войны вынуждена была 10 лет жить за границей, фактически в изгнании? Знает ли вы, что на родине ее обвиняли в «измене», «антисемитизме» и «сотрудничестве с немецкими оккупантами»? Говорят, она работала на гитлеровскую разведку как агент «Westminster» личный номер F-7124. Говорят, по заданию фюрера вела секретные переговоры с Черчиллем о сепаратном мире. Говорят, не просто дружила с Шелленбергом, а содержала после войны его семью до самой смерти лучшего разведчика III Рейха...Что во всех этих слухах правда, а что – клевета завистников и конкурентов? Неужели легендарная Коко Шанель и впрямь побывала «в постели с врагом», опустившись до «прислуживания нацистам»? Какие еще тайны скрывает ее судьба? И о чем она молчала до конца своих дней?Расследуя скандальные обвинения в адрес Великой Мадемуазель, эта книга проливает свет на самые темные, загадочные и запретные страницы ее биографии.
Выдающийся киносценарист Валентин Ежов прожил счастливую жизнь в кино, поскольку работал почти со всеми крупнейшими режиссерами страны, такими как Марк Донской, Борис Бариет, — Владимир Басов, Григорий Чухрай, Яков Сегель, Георгий Данелия, Лариса Шепитько, Андрон Михалков-Кончаловский, Витаутас Жалакявичус и другие, а также Серхио Ольхович (Мексика), Ион Попеску-Гопо (Румыния), Токио Гото (Япония). Лишь однажды у Валентина Ежова произошла осечка: когда он написал Сергею Бондарчуку для его фильма о Джоне Риде сценарий «Кровавая фиеста молодого американца», режиссер его отверг.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
«Кто любит меня, за мной!» – с этим кличем она первой бросалась в бой. За ней шли, ей верили, ее боготворили самые отчаянные рубаки, не боявшиеся ни бога, ни черта. О ее подвигах слагали легенды. Ее причислили к лику святых и величают Спасительницей Франции. Ее представляют героиней без страха и упрека…На страницах этого романа предстает совсем другая Жанна д’Арк – не обезличенная бесполая святая церковных Житий и не бронзовый памятник, не ведающий ужаса и сомнений, а живая, смертная, совсем юная девушка, которая отчаянно боялась крови и боли, но, преодолевая страх, повела в бой тысячи мужчин.
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Предлагаемую книгу составили два произведения — «Царский суд» и «Крылья холопа», посвящённые эпохе Грозного царя. Главный герой повести «Царский суд», созданной известным писателем конца прошлого века П. Петровым, — юный дворянин Осорьин, попадает в царские опричники и оказывается в гуще кровавых событий покорения Новгорода. Другое произведение, включённое в книгу, — «Крылья холопа», — написано прозаиком нынешнего столетия К. Шильдкретом. В центре его — трагическая судьба крестьянина Никиты Выводкова — изобретателя летательного аппарата.
Исторические романы Льва Жданова (1864 — 1951) — популярные до революции и ещё недавно неизвестные нам — снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображён узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом — более утончённые игры двора юного цесаревича Александра Павловича, — но едины по сути — не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и — страной.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».