Царский изгнанник (Князья Голицыны) - [20]
— Удивительный человек этот Щегловитов! — прибавила она. — Как можно так мало понимать обстоятельства времени!
Князь Василий вкратце рассказал царевне об отрешении им Щегловитова, об отсылке к царю Петру Гордона, Нечаева и Лефорта, о том, что вместо приглашаемых для сопровождения их десяти охотников в одну минуту вызвалось до пятидесяти человек и что вызвалось бы их ещё больше, если б он не приостановил их усердия. Потом он стал доказывать царевне, что смена Щегловитова — единственное, и то не совсем верное, средство для спасения его жизни.
— Полюбуйся на эту галиматью, изданную от твоего имени, — прибавил князь Василий, подавая царевне взятый им экземпляр манифеста.
Царевна пробежала его и презрительно улыбнулась:
— Манифесты всегда так пишутся, — отвечала она, — а теперь, какие ни пиши я манифесты, пользы от них быть не может. Теперь всё безвозвратно пропало: на той неделе, во время твоей болезни, тётушка Татьяна Михайловна, чтобы примирить меня с Петром, ездила к нему с моими сёстрами и с патриархом; сёстры возвратились с решительным отказом, а тётушка и патриарх остались в лавре. Третьего дня я было сама поехала туда, но, доехав до Воздвиженского, была остановлена Троекуровым и Бутурлиным... Ты ничего этого не знаешь, живя в своём Медведкове... Они там, видно, не очень уверены в преданности перебежчиков: боятся новых смут от моего присутствия... с угрозами[27] и чуть ли не под стражей привезли меня назад в Москву...
— Как же ты стращала Гордона и Лефорта, что после примирения?..
— Все эти иностранцы мне противны! Кабы не они, Пётр никогда не вышел бы у меня из повиновения. Ты вывел их в люди, и вот как они отблагодарили тебя!.. Если их место при Петре, что ж они так медлили? Откуда это внезапное сознание долга? Поселив между нами раздор, они сами оставались в стороне, ожидая, кто одолеет: пока Пётр был в опасности, они не спешили к нему; а теперь, видя явный перевес на его стороне, они полетели разделить его торжество... о, если я помирюсь с братом, князь Василий, я докажу этим немцам...
— Неужели неблагодарность людская удивляет тебя?
— Не удивляет, а возмущает, меня скорее удивляет, что Пётр верит этим немцам...
— Пётр нуждается в них, а они в нём, и они будут ему верны, как и нам были верны, пока нуждались в нас. Не из патриотизма же служат они; они служат из выгод и, очень естественно, служат той стороне, которая представляет им больше выгод. Требовать от них любви к России было бы так же безрассудно, как требовать от меня любви к Швеции или к Курляндии, но тем не менее служба их полезна России, и Пётр понял это. Гордон, например, имеет большие способности, в Крыму я не раз сожалел, что не взял его с собой.
— Да, не скоро позабудет он этот отказ: ты увидишь, что при первом удобном случае он поссорит тебя с Петром.
— Я уже и без него в опале, — отвечал князь Василий; и он рассказал царевне о приёме, сделанном им, Петром, накануне.
— Удивляюсь, — сказала царевна, выслушав князя Василия, — что Пётр настаивает на выдаче такого ничтожного человека, как этот Щегловитов...
— Что ты говоришь, царевна? Неужели ты такого мнения о Щегловитове? Я решительно не понимаю тебя...
— Я сама себя не понимаю, князь Василий... Я знаю, ты думаешь, что он мне очень дорог... Ты вправе, ты должен так думать... Но это неправда. Могу ли я любить человека, из-за которого мы оба так много страдали? Могу ли я любить человека, за которого ты возненавидел меня?.. С того рокового вечера, как он был здесь... с лейкой, вот почти шесть недель я не спала ни одной ночи: посмотри, какая я стала... и ты думаешь, что он мне дороже тебя!.. — Нервы царевны были в сильном напряжении, слёзы градом лились из прекрасных глаз её... — Эти интриги, заговоры, междоусобия, манифесты, — продолжала она, мне всё опротивело. Если я и была честолюбива, то для одного тебя: я хотела власти, чтоб разделить её с тобой, князь Василий, ещё ребёнком я привязалась к тебе; вспомни это; умоляю тебя; не покидай меня теперь; я пропаду без твоей опоры; вся сила моя, вся моя жизнь в тебе одном; поддержи меня; не дай мне погибнуть... прости меня! — Царевна опустилась на колени и громко зарыдала.
— Всё это чрезвычайно трогательно, — отвечал князь Василий, — что-то в этом роде я помню в мильтоновском «Потерянном рае»...
— Я знала, что ты никогда не простишь, — сказала царевна, выпрямившись, — по крайней мере, не откажи мне в моей последней просьбе. Ты сам предлагал мне это, отправь меня в Варшаву, в Вену, в Лондон... куда хочешь, только поскорее и как можно дальше от Москвы, от этого ненавистного Щегловитова, чтобы глаза мои никогда больше не видели этого человека!..
Дверь отворилась, и в ней показалось красивое, смертельно бледное лицо Щегловитова.
— Позволь, царевна, — сказал он, — позволь этому ненавистному человеку показаться на твои глаза ещё раз, и это будет последний; позволь проститься с тобой и сказать тебе два слова не тебе в укор, а в моё оправдание. Я служил тебе верой, правдой и не щадя себя; если я повредил тебе, то не с дурным намерением, а от неумения сделать лучше. Жестоко наказан я за это, а что дальше будет, — Бог знает, и ты узнаешь, царевна. Всю жизнь отдал я тебе, а ты... ты, поиграв мною, бросила меня, как ненужную игрушку... я не умею говорить красно: я ничтожный человек, — ты сама сказала; но этот ничтожный человек умеет любить всей душой; умеет отдать душу свою за того, кого любит... Я не умею, служа тебе, заискивать, на всякий случай, в твоих врагах и кататься из Кремля в лавру и из лавры в Кремль. Не умею, уверяя тебя в преданности, ласкать твоих злодеев, отрешать твоих сторонников и ослаблять твои войска отсылкой целого отряда во вражий лагерь... не умею, наконец, когда любящая меня женщина со слезами умоляет меня протянуть ей руку помощи, отвечать ей холодной насмешкой и сравнивать её с потерянным раем!.. Прощай, царевна! Прощай навсегда! Через неделю я буду у царя Петра; буду не как преступник с верёвкой на шее, а как воин, исполнивший свой долг, как его Нечаев был давеча здесь... Посмотрим, так ли же обласкает и задарит меня твой брат, как князь Василий Васильевич обласкал и задарил Нечаева!
Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Предлагаемую книгу составили два произведения — «Царский суд» и «Крылья холопа», посвящённые эпохе Грозного царя. Главный герой повести «Царский суд», созданной известным писателем конца прошлого века П. Петровым, — юный дворянин Осорьин, попадает в царские опричники и оказывается в гуще кровавых событий покорения Новгорода. Другое произведение, включённое в книгу, — «Крылья холопа», — написано прозаиком нынешнего столетия К. Шильдкретом. В центре его — трагическая судьба крестьянина Никиты Выводкова — изобретателя летательного аппарата.
Исторические романы Льва Жданова (1864 — 1951) — популярные до революции и ещё недавно неизвестные нам — снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображён узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом — более утончённые игры двора юного цесаревича Александра Павловича, — но едины по сути — не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и — страной.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».