Царский двугривенный - [2]

Он называл родного отца не иначе как по фамилии.

— У нас пирогов сроду не пекут, — сказал Коська. — У нас и печки нет, чтобы пироги печь.

— Чужому побирушке и то подают, когда он голодует, а тут свой же кореш застывает от холода-голода, выгнатый родителем из дома… — голос Таракана дрогнул. Как истинный атаман, он любил посентиментальничать. — Свой же кореш застывает от холода-голода, а они куска не вынесут. А ну, давай отсюда! — взъярился он внезапно.

Митя мигом отлетел к черному ходу и сказал с крыльца:

— Двор не твой. Двор народный.

Он потоптался на крыльце.

— Пошли к нам, Коська! Ну его, с его голубями! Пошли, меду пошамаем.

Минут через пять ребята высунулись из окна третьего этажа. Оба держали ломти хлеба, залитые медом, на растопыренной пятерне, как блюдца.

— Разве это голуби, — сказал Митя из окна. — Вот у Самсона голуби так голуби.

— Да! — подтвердил Коська. — У Самсона голуби — крем-бруле!

— У Самсона, я видал, мохначи так это действительно мохначи. Пять хрустов пара. А за этих хруста никто не даст.

— Кому они нужны за хруст-то, — согласился Коська, слизывая мед с пальцев.

— Заморенные какие-то. Лохматые. Сроду не видал таких лохматых голубей. Они, я думаю, не чистые трубачи.

— Они рядом с чистыми не сидели.

— Они, Коська, на курей похожи, — засмеялся Митя.

— Это верно, — гоготал Коська то басом, то тенором. — Это куры у него, а не голуби…

Тонкие губы Таракана сошлись в ниточку. Он стал искать глазами камень. Взгляд его наткнулся на Славика.

— Огурец! — позвал он. — Иди сюда!

Славик растерянно поднялся, сделал шагов пять и остановился.

— Мне домой надо, — сказал. — Ко мне должна прийти учительница музыки. С минуты на минуту.

— Иди, не трону, — подбодрил его Таракан.

Славик стал пододвигаться вроде бы к Таракану, но в то же время и немного в сторону. Ясно, что Таракан задумал какой-то подвох.

Ни над кем так часто не потешались во дворе, как над Славиком. Происходило это, наверное, потому, что у него была продолговатая голова. У всех ребят головы были круглые, а у него длинная. За эту неприличную голову его дразнили «Клин-башка — поперек доска» и прозвали Огурцом. К прозвищу он привык и откликался беззлобно, а дома мечтал иногда, что в одно прекрасное утро проснется с круглой, как колобок, головой и выйдет во двор такой же, как все…

Недавно Коська ни с того ни с сего предложил ему поиграть в красных дьяволят. Славик радостно согласился. Коська велел ему встать на пост возле дровяного сарая и пообещал вынести из дома настоящее ружье. Он спросил, держал ли когда-нибудь Славик на плече ружье. Славик честно признался, что не держал. Коська согнул ему правую руку в локте, ладонью вверх, велел закрыть глаза и побежал за ружьем. Замирая от счастья, Славик крепко зажмурился. Он слышал, как пискнул, не удержавшись от смеха, Митя, слышал тонкий голос Машутки: «Ну, не надо… Ну, зачем вы его», но ни тени сомнения не закралось в его доверчивую душу. Он только спросил: «Скоро?», услышал: «Сейчас, сейчас!» и вместо надежной тяжести правдашнего приклада ощутил на ладони мокрое. Он открыл глаза. Сердобольная Машутка стыдливо хихикала. На ладони Славика лежала куриная какашка.

Славик покраснел, очистил травой руку, деликатно посмеялся вместе со всеми. Потом ушел домой, чувствуя себя почему-то виноватым, и не выходил во двор два дня…

— Ну чего застыл? Топай! — звал его Таракан.

— Мне домой надо. Ко мне должна прийти учительница музыки. С минуты на минуту.

— Иди, не трону… У меня к тебе клевое предложение. Хочешь голубей водить?

Славик выпучил большие серые глаза.

— Чего зенки вылупил? Хочешь?

— Хочу, — сказал Славик тихо.

Таракан открыл дверцу. Два голубя мраморной масти важно вышли на травку.

Голоса на третьем этаже затихли.

Славик вроде бы не понимал, чего от него хотят. У него звенело в ушах.

— Не надо, Таракан, — боязливо проговорила Машутка. — Чего ты…

— Ну, выбирай!

Славик, замирая, показал на ближнего подбородком.

— Женский пол уважаешь? — Таракан ухмыльнулся.

Славик сказал, что уважает.

— А можно, я моего голубка поглажу?

— Это не голубок, а голубка. Самка. Ясно?

— Ясно. А можно… — Славик громко сглотнул, — я мою самку в руки возьму?

— А мне что? Она твоя. Хоть хвост отрывай.

И Таракан с удовольствием метнул взгляд наверх, на неподвижные, онемевшие головы.

Славик поднял с земли голубку и осторожно понес по двору. Машутка, тихонько причитая, шла рядом.

— Какой из него голубятник! — плаксиво выкрикнул Коська. — Он свистать не умеет.

Таракан и ухом не повел.

— А я знаю, зачем ему Огурец! — съехидничал Митя. — Голубям шамать надо, а у Таракановых у самих завсегда жрать нечего.

«Ну, ладно. Сейчас я тебя достану, конопатый», — подумал Таракан.

— Огурец, как считаешь, — спросил он звонко, — Коську возьмем? — и, не дожидаясь ответа, позвал: — Коська, слезай!

— Больно надо, верно, Коська? — залебезил Митя. — Еще неизвестно, где он голубей стащил, верно? Он их на базаре стырил… Привлекут, тогда узнает… И Огурца с ним привлекут. Хочешь еще с медом?

— Давай, — сказал Коська.

— Выходи! — зазывал Таракан. — Не трону!

— Больно нам надо ворованных голубей! — быстро говорил Митя. — Ворованные, они все равно к старому хозяину полетят. Верно, Коська? Мы, если захочем… Куда ты? Значит, ты так? Да? Так?