Царский духовник - [10]

Случилось это так.

В село Островское прибыли к царю псковские жалобщики, земские люди. Пришли они жаловаться на ненавистника своего князя Турунтая, посаженного им князем Глинским.

— Сильно забижает он нас, царь-батюшка, смилуйся над нами, — просили послы, земно кланяясь царю.

В другой раз Иоанн, может быть, и вник бы в их просьбу, переменил бы наместника, но нашептал ему на этот раз дядя Глинский:

— Стакнулись они с Новгородом, против тебя крамолу затеяли…

Этого было достаточно, чтобы Иоанн сейчас же приказал жалобщиков пытать, жечь огнем и поливать их голое тело горячим вином. Не миновать бы беднягам смерти, хотя и просил за них царя Адашев, если бы от владыки митрополита не прискакал вовремя гонец.

— Великое горе стряслось над Москвою, — торопливо сообщил он Иоанну, — колокол-благовестник оборвался и упал со звонницы!

Оторопел испуганный царь, забыл он в эту минуту о пытаемых им псковичах, велел подать коня и помчался в Москву, а жалобщиков отпустили восвояси после того, как они отлежались в земской избе.

XIII

Молодой царь не изменил своих привычек и в Кремлевском дворце, несмотря на зловещую примету, какой считалось в народе падение колокола.

По-прежнему разгул господствовал в царских покоях, Иоанн, точно забывая о молодой супруге, не укрощал своего нрава…

Призадумались преданные ему люди, митрополит Макарий и Адашев, не знали они, как остановить царя, как вернуть его к молодой супруге.

— Ты, отец Сильвестр, муж разума, подумай, пообсуди, как тут быть, как вернуть царя на стезю добродетели, соблазн большой среди народа пошел! — обратился владыка к благовещенскому попу. — Помоги. Русь тебе земно поклонится, коль удастся государя вразумить младого!

Задумался Сильвестр, задача предстояла ему не малая, с самим царем поспорить, против его воли пойти.

— Подумаю, владыко, помолюсь Творцу небесному, Он вразумит меня… — спокойно ответил священник.

В голове его зароились планы.

— Да благословит тебя Вседержитель на все доброе, дабы пользу нашему властителю принести. А надумаешь когда что, откройся мне…

— Без твоей воли и благословенья, владыка, не посмею к такому великому делу приступить, все наперед тебе поведаю.

— Думай скорее, время терять не должно!

3 июня упал колокол со звонницы, а 21-го в ночь в Москве забушевал новый пожар, какого по величине и силе еще до сих пор не было.

Загорелась церковь Воздвиженья Честного Животворящего Креста, что на Арбате, во время сильной бури.

Как огненное море, разлился огонь по несчастному городу, река его направилась на запад, все уничтожая, испепеляя бесследно.

Гибли от огненной стихии храмы Божий, терема бояр, дома купцов и простого люда, чернели под жадным дыханием пламени густые сады… гибли даже люди, потерявшие от отчаяния голову при этом страшном зрелище. Буря не прекращалась, густые тучи черного дыма застилали воздух… дышать было нечем…

— Божий гнев на нас ниспослан! — повторяли робкие москвичи. — За беззаконие нашего царя! Молитесь, братие!

— Поджог тут, ясно! — угрюмо повторяла чернь. — Царских дядей Глинских это дело, не наши они, чужаки, с Литвы пришлые, московский люд обездолить им на руку!

Волна огня донеслась до Семчинского сельца, тут препону в Москве-реке встретила и отхлынула в другую сторону. Огонь понесся на Кремль. Буря не укрощалась: все сильнее раздувала она пламя, завывала как дикий зверь, злобно перекидывала огонь с одного строения на другое, превращая их в обгорелые обломки, в пепел…

Первым вспыхнул Успенский собор и затеплился, точно «свеча воска ярого».

Вслед за ним огонь перебросило на царские терема, загорелись на них крыши…

Стрельцы, хоромная челядь бросились их отстаивать.

Тщетны были их усилия: бороться с огнем было трудно, одолевал он их. Загорелся Казенный двор, нужно было спасать от расхищения государеву казну. На Кремлевской площади стояла невыразимая сумятица, люди растерялись, не знали, что спасать, тащили ненужные вещи, хлам, оставляли на жертву огню драгоценное!..

XIV

Пришла очередь заняться огнем и Благовещенскому собору. Священники суетились, спасая иконы, драгоценные сосуды, одеяния. Носили куда попало, не знали, где прятать.

Сгорела дотла Оружейная палата вместе с многочисленным оружием, не уцелела и постельная, огонь пожрал ее вместе с казной.

— Двор митрополичий охватило полымем! — раздались крики служек, суетившихся и бегавших, точно муравьи на разрушенном муравейнике.

Стрельцам и челяди было не до них, спешили спасать царское достояние.

Самого владыки не было во дворе, с тех пор как занялся Успенский собор, он не выходил из него.

Усердно стоя на коленях, молит престарелый владыка святителей московских, со слезами припадает к их живоносным мощам, прося сохранить святые храмы, избавить царственный град от справедливого Божьего гнева. А огонь, как страшное чудище, охватывает внутренность храма, жадно лижет олифу и краски стен, уничтожает все, что только может, рвется дальше к иконостасу, к иконам святым, хочет и их испепелить…

Темно в соборе от дыма, точно ночь наступила беспросветная, ни зги не видно, а коленопреклоненный владыко не спускает своих, орошенных слезами, старческих очей с лика Пресвятой Девы, изображенной на доске кипарисной митрополитом Петром.