Царский духовник - [51]

- Беда великая, царь-батюшка! - крикнул он, задыхаясь от скачки бешеной. - Как вошли полки наши в улицы казанские, как увидели воины богатые товары купцов татарских, обуяла их корысть, и стали они грабить лавки городские. Рассыпались воины повсюду, строй разорвали, а тут и нагрянули на них снова казанцы освирепевшие. Не выдержали наши, смутились и побежали…

Возвел молодой царь очи к небу, прося Господа о защите, вспомнил о грамотке отца Сильвестра - и сила, и бодрость снизошли в сердце его. Вынул он из ножен меч блестящий, поскакал к неподалеку стоявшей запасной рати, дружине отборной, и крикнул воеводам:

- Теперь время и вам на казанцев ударить!

Сам схватил он своей рукой царской святую хоругвь ратную и вперед повел дружину отборную. Только тогда остановили бояре ближние своего государя молодого, когда бегущие полки московские, видя помощь великую, ободрились и назад в город бросились.

Стали тут прибывать к царю гонцы один за другим, все с добрыми вестями:

- Царь-государь, сломлена сила татарская. Заперлись казанцы с царем своим в башни каменные.

- Царь-государь, взят дворец Едигеров, взята большая мечеть казанская.

- Царь-государь, бежали казанцы в задние ворота, а там на них князь Андрей Курбский ударил, посек и разогнал.

Наконец пришла весть и о том, что пленен сам Едигер, царь казанский, а с ним взял воевода князь Палецкий и старшего знатного мурзу Заниеша. Оповестили гонцы, что ни одного казанца оружного в городе не осталось: кто из татар пробился через полки московские, те все бежали к лесу. Царь послал князя Семена Микулинского, да князя Михайлу Васильевича Глинского, да боярина Шереметева с конною дружиною за Казанку-реку, чтобы окружить остаток мятежников казанских и вконец побить их.

Известили гонцы молодого царя и о доблестном подвиге князя Андрея Курбского, который с братом своим князем Романом нагнал врага бегущего, славную сечу с ним завязал и поднят был на поле бранном тяжело раненный, растоптанный копытами коней татарских. Сам князь Андрей Курбский в одном из писаний своих так рассказывает об этом деле ратном: “Мы добыли себе коней от станов своих из-за реки, и заступили им путь, и нашли их не перешедшими реку, и собралось нас около двухсот всадников! Перейдя реку, вооружившись и уже на тетивах стрелы держа, начали мы понемногу от берега продвигаться, приготовив отборное войско немалое, за ними всеми, идущими вместе весьма густо и долго, как на два выстрела из лука немалых… Мы же, отпустив их немного от берега, ударили на них… Молюсь, да не возомнит кто меня безумно самого себя хвалящим - правду говорю и духа храбрости, от Бога данного мне, не таю. К тому же и коня весьма быстрого и доброго имея, раньше всех вклинился я в полк басурманский; и помню то, что, кидаясь три раза на них, конь мой оступился, а в четвертый, сильно раненный, повалился в середине их со мною, и уже от великих ран не помню боле. Очнувшись же потом, будто через малое время, увидел я двух слуг моих и двух воинов царских, плачущих надо мною, как над мертвым. Я же видел себя лежащего обнаженным, многими ранами покрытого, но живого, ибо была на мне кольчужка праотеческая сильно крепкая”.

Далеко уже время за полдень ушло, а все прибывали к молодому царю гонцы и воеводы с вестями разными. Прискакал сотник от главного воеводы князя Михайлы Воротынского; был он послан князем после того, как весь город от мятежных татар очистили. Молвил сотник заученные слова:

- Радуйся, благочестивый самодержец! Твоим мужеством и счастьем победа совершилась: Казань наша, царь ее - в твоих руках, рать его истреблена и в плен взята, несметная добыча собрана… Что повелишь?

Не сразу ответил царь Иоанн Васильевич гонцу воеводскому; перекрестился он широким крестом на святую хоругвь, что близ него на высоком древке сияла, потом молитвенно воздел руки к небу и, только окончив молитву благодарственную, молвил сотнику:

- Повелю теперь славить Всевышнего!

Тотчас же на этом самом месте собралось все духовенство из стана московского, стали иереи служить молебен; далеко по полю разнеслись священные напевы, засияли золотом и серебром ризы священнослужителей. К молебну стали со всех сторон стекаться воины рати царской; одни были в блестящих доспехах, другие в латах иссеченных, кровью покрытых; иные зажимали рукою раны кровоточащие, иные едва дышали от усталости… Но все с одинаковым благоговением, с великой радостью о победе славной, со смирением склоняли колени свои перед священной бранной хоругвью. Долго длился молебен, и все гуще становилась толпа воинов московских.

Когда же отзвучали святые песнопения и молодой царь с колен поднялся, увидел он, что скачет от города к нему много людей конных. Узнал он и того, кто впереди всех мчался, - то был воевода князь Палецкий. Все ближе и ближе подвигались конные; за воеводою, между двух воинов с мечами обнаженными, ехал к царю неведомый казанец в богатой одежде, местами порванной и окровавленной; бледно было лицо пленника, в его чертах смелых сквозили и гордость, и страх, и ярость бессильная.

- Привожу к тебе, царь-батюшка, пленного царя казанского Едигера! - молвил воевода Палецкий, осадив коня перед государем.