Царские судьбы - [114]

Не чуждо иногда было этому царю-солдафону, как его часто называют, и доброе отношение к людям, «момент сердечности». Узнав, например, как-то о бедственном положении вдовы бывшего служащего канцелярии, он велел из собственных средств выдать ей значительную сумму, облегчив тем самым ее горькое существование. Дочери священника небольшого прихода, о котором ему рассказывали как об исключительно праведном церковнослужителе, он распорядился купить за его счет приданое. А одному из мелких государственных служащих ведомства, которое царь как-то посетил, он предоставил возможность лечиться на одном из немецких курортов — молодой человек страдал хроническим воспалением легких и обратил на себя внимание царя хриплым кашлем. Рассказывали о таком случае: однажды, проезжая по Невскому проспекту в сильный мороз, император увидев чиновника, который шел в одном сюртуке, съежившись от холода, велел остановиться. Узнав, что единственная шинель чиновника находилась в починке, Николай I велел прислать ему в тот же день новую, да еще увеличить жалованье, так как ему сообщили, что служит бедняга исправно.

Так что в народе об этом Романове шла добрая молва. Ненавистен он был прогрессивной интеллигенции, считавшей его душителем всякой свободы. Хотя именно в годы правления этого «незначительного монарха», как его величают некоторые историки, в России происходит формирование русской классической музыки и литературы. Каким бы ни казалось это парадоксальным, но это факт.

Русского императора Николая I многие просвещенные умы того времени называли жандармом Европы. Он был, пожалуй, единственным представителем Дома Романовых, который активно вмешивался в европейскую политику, вызывая у многих ненависть и к России. Огромная армия готова была по приказу царя громить кого угодно и где угодно. Однако ничего, кроме непомерных издержек и пролитой крови, это России не принесло. Роковой стала для Николая I война за Крым. Он закончил войну как банкрот, воочию увидев, как рушились подмостки иллюзорного величия, на которые, как он полагал, ему удалось поднять Россию. И это стало для него катастрофой: унижение собственного честолюбия, унижение России. Он умер разочарованный и опозоренный. Смерть его была внезапной для всех.

В конце января 1855 года царь заболел гриппом, свирепствовавшим тогда в Петербурге. Несмотря на болезненное состояние, Николай Павлович простоял всю обедню в дворцовой церкви, а затем в двадцатитрехградусный мороз отправился в Манеж на смотр резервных батальонов, направлявшихся в Крым. Выслушав просьбы и советы своих докторов Мандта и Карелля не выходить на воздух, царь спросил их: «Если бы я был простой солдат, обратили бы вы внимание на мою болезнь?» «Ваше Величество, — ответил Карелль, — в Вашей армии нет ни одного медика, который позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком состоянии, в каком Вы находитесь, да еще при таком морозе. Мой долг требовать, чтобы Вы пока не выходили из комнаты». «Ты исполнил свой долг, — возразил государь, — позволь же и мне исполнить мой».

После поездки царю стало плохо. Резко ухудшилось и его настроение в связи с известиями о поражениях в Крыму и гибели многих тысяч солдат. Он до того упал духом, что плакал как ребенок. За пять дней до смерти он вообще перестал заниматься делами. В полном сознании государь исповедался и сказал, благославляя наследника, цесаревича Александра: «Мне хотелось оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое… Провидение сулило иначе…» Простившись со всеми, Николай сам распорядился обо всем — похороны просил устроить скромные, без лишних торжеств, траур назначить минимально кратким.

О болезни государя, по его желанию, не выпускались бюллетени, поэтому смерть его была для всех неожиданной. Было объявлено, что царь на пятьдесят восьмом году жизни скончался от простуды, но поговаривали, что он отравился. Этого до конца выяснить так и не удалось. Правда, при дворе уверяли, что он сам заставил своего доктора — немца Мандта — дать ему яду. В результате этих слухов Мандта даже перестали принимать в Петербурге, и он, отчаявшись, вынужден был тайком, в наемной карете, уехать из России.

О самоубийстве Николая I впоследствии писалось в воспоминаниях многих современников. В основном ссылались при этом на рассказ лейб-медика Мандта о последних минутах государя. После получения депеши о поражении войск в районе Евпатории его якобы вызвал к себе Николай I и сказал: «Дай мне яд, который бы позволил расстаться с жизнью без лишних страданий, достаточно быстро, но не внезапно, чтобы не вызвать кривотолков.

Я вынужден был согласиться, так как император сказал, что в случае моего отказа он найдет других исполнителей своей воли. Однако я поставил условие известить об этом наследника, чтобы снять с себя обвинение в отравлении.

„Быть по сему, — сказал император, — но вначале дай мне яд“. Цесаревич, узнав о случившемся, обливаясь слезами, поспешил к отцу, упал ему в ноги. Я оставил их одних».

Последней волей императора был запрет на вскрытие и бальзамирование тела, чтобы тайна его смерти не была раскрыта…