Царские сокровища, или Любовь безумная - [32]

Бывшая фрейлина Мария Васильчикова. Усадьба „Липки“ Черниговской губернии, 3 февраля 1917 года».

Соколов закончил читать, задумчиво провел ладонью по подбородку.

— Кажется, это дело обещает замечательное приключение! — Повернулся к государю: — Но можно ли Васильчиковой верить?

— Почему нет? На сей раз ей врать нет никакого резона. — Государь задумчиво почесал щеку. — Но как Васильчиковой удалось отвернуть тяжеленный камень? Может, пригласила кого в помощь?

Соколов решительно отвечал:

— Нет, ваше императорское величество! Когда прячут сокровища, то никого посторонних не привлекают.

Государь с интересом посмотрел на собеседника:

— Вот об этом я не подумал! Но ясно: Васильчикова — дама хрупкая, изнеженная. Ей камень тяжелый в яму не положить.

Соколов сказал:

— Мы помним из физики закон рычагов. Если у Васильчиковой в руках была лопата, то столкнуть большой камень в яму — проблема малая. Вопрос в другом. Я был в Карлсбаде юношей. В 1885 году меня привозили туда родители. Городок этот лежит в сказочной долине, между скалами и склонами, густо поросшими лесом. Я помню эту Смотровую площадку, она находится в Лазеньском лесу, царит над всей местностью. В ясный день с ее вершины видны горы, находящиеся в верстах тридцати. Поднять туда тяжеленную шкатулку — нет, это не для слабой Васильчиковой. Ей налегке совершить путешествие на вершину — и то труд не очень простой.

Государь улыбнулся:

— Пусть это будет еще одной загадкой.

Соколов решил перейти к практической стороне дела:

— Вы, государь, желаете, чтобы я добыл эти сокровища, принадлежащие царской фамилии, и через линию фронта вернулся к вам?

— Да, Аполлинарий Николаевич! Ведь нет в том резона, если сокровища пропадут. Разве вам это не по силам? Германскую субмарину было потопить не легче, но вы справились. Но это дело тоже опасное…

Соколов широко улыбнулся:

— Главное, оно мне по вкусу! А военному разведчику ходить через линию фронта — нечто привычное. Но, как в любом деле, сразу же возникают вопросы — сложные и простые. Будем говорить только о сложных. Первое: забрав клад, каким образом вернуться с ним в Россию? Второе: как от границы пробраться к вам, государь, в резиденцию? Сейчас за ведро картошки убивают, а за мешок бриллиантов сделают это с громадным удовольствием. Желающие будут с топорами в руках в очередь выстраиваться.

Государь улыбнулся шутке, подошел к громадному окну, долго задумчиво смотрел в голубую даль чистого неба. Затем повернулся к Соколову:

— Что, если оставить клад на месте до окончания войны? Когда будет подписан мир, то вынуть клад и привезти его в Россию сделается намного легче.

— Да, легче, ибо границы не будут окутаны колючей проволокой. Но… Но есть ли гарантия, что Васильчикова прежде нас не предпримет попытку завладеть кладом? Ведь она уже поняла свою промашку, сообщив о царских сокровищах вам, ибо, простите, государь, за откровенность, вы уже не можете быть ей полезны. Что, если эта дама найдет какого-нибудь ловкача, который проникнет в Карлсбад? Совершенно ясно: при первой возможности она вновь уедет на свою виллу Кляйн-Вартенштейн, где и осядут царские сокровища… Тем более что Керенский со своей камарильей вряд ли станет чинить ей препятствия.

Государь отрицательно покачал головой:

— Виллу Кляйн-Вартенштейн у бывшей фрейлины конфисковали, ибо она нарушила договоренность — не вернулась в двухнедельный срок в Австрию. Вы, граф, помните, это случилось, когда германские власти дали ей разрешение в пятнадцатом году посетить Россию для похорон матери. Расчет оказался верным, Васильчикова здесь была арестована, а вилла отошла в казенную собственность. Впрочем, она дама богатая, она может себе завести другую виллу — где захочет.

Соколов еще раз заглянул в письмо Васильчиковой и протянул его императрице, но та сказала:

— Бросьте, граф, письмо в камин! Пусть о его содержимом никто не знает — только вы…

В камине тлели головешки. Соколов взял одну из них, подул на бегающие синие огоньки, они на мгновение розово вспыхнули. Соколов поднес к огню письмо, оно, словно хотело продлить существование, загорелось не сразу. Соколов положил письмо в камин. Вялый розовый огонь пожрал бумагу верже. Затем Соколов взглянул на часы, заторопился:

— Мне разумнее покинуть Царское Село, пока за мной не явилась рота вооруженных стрелков. Подведем итог: я отправляюсь в Карлсбад, забираю то, что покоится под третьим фундаментным камнем на Смотровой площадке Карла IV, возвращаюсь в Россию и передаю клад вам, государь.

В разговор вступила императрица:

— Если Керенский сдержит слово, а мне удастся уговорить Ники уехать в Англию, то вам, граф, придется пробираться в Виндзорский дворец.

Государь спросил:

— Граф, у вас есть деньги? Ведь эта операция потребует больших затрат. К сожалению, мы вам помочь не можем — у нас деньги отобрали и золотые монеты тоже. Ценности, наверное, очень нужны нашим тюремщикам.

Соколов невозмутимо отвечал:

— Пока у меня деньги водятся, а когда кончатся, буду их доставать.

Государь протянул руку Соколову, слабо улыбнулся:

— По опыту знаю, что дела почти никогда не выходят так, как их задумывали. Помните шутливые стихи молодого Толстого: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить»? — Глубоко вздохнул. — Вот мы и ходим по оврагам, которые сами себе вырыли. При нашем последнем расставании разве мы думали, что встретимся в тюремной обстановке? — Государь осенил себя крестным знамением. — Да будет, Господи, воля Твоя, а не моя. И я всегда восхищался вашим бесстрашием. Как, граф, вам удается в самых тяжелых случаях сохранять спокойствие?